— Кто ж может сказать? Здесь и сказать даже некому! — возразил Егор Егорыч прежним встревоженным тоном. — Но ты, может быть, имеешь какой-нибудь другой более
серьезный повод не желать его приезда сюда?
Когда Арина Петровна посылала детям выговоры за мотовство (это случалось нередко, хотя
серьезных поводов и не было), то Порфиша всегда с смирением покорялся этим замечаниям и писал: «Знаю, милый дружок маменька, что вы несете непосильные тяготы ради нас, недостойных детей ваших; знаю, что мы очень часто своим поведением не оправдываем ваших материнских об нас попечений, и, что всего хуже, по свойственному человекам заблуждению, даже забываем о сем, в чем и приношу вам искреннее сыновнее извинение, надеясь со временем от порока сего избавиться и быть в употреблении присылаемых вами, бесценный друг маменька, на содержание и прочие расходы денег осмотрительным».
Он знал графиню Конкордию, знал, что она корректна до мозга костей, и что без особенно
серьезного повода не поступится своим достоинством и не рискнет скомпрометировать себя необдуманным шагом.
Неточные совпадения
А чтение, а ученье — вечное питание мысли, ее бесконечное развитие! Ольга ревновала к каждой не показанной ей книге, журнальной статье, не шутя сердилась или оскорблялась, когда он не заблагорассудит показать ей что-нибудь, по его мнению, слишком
серьезное, скучное, непонятное ей, называла это педантизмом, пошлостью, отсталостью, бранила его «старым немецким париком». Между ними по этому
поводу происходили живые, раздражительные сцены.
Уступка их настояниям в пустяках могла дать им
повод требовать уступок и в
серьезных вопросах и, пожалуй, повести к некоторой заносчивости в сношениях с нами.
Судорожно натянутые нервы в Петербурге и Новгороде — отдали, внутренние непогоды улеглись. Мучительные разборы нас самих и друг друга, эти ненужные разбереживания словами недавних ран, эти беспрерывные возвращения к одним и тем же наболевшим предметам миновали; а потрясенная вера в нашу непогрешительность придавала больше
серьезный и истинный характер нашей жизни. Моя статья «По
поводу одной драмы» была заключительным словом прожитой болезни.
Раз оставив свой обычный слегка насмешливый тон, Максим, очевидно, был расположен говорить серьезно. А для
серьезного разговора на эту тему теперь уже не оставалось времени… Коляска подъехала к воротам монастыря, и студент, наклонясь, придержал за
повод лошадь Петра, на лице которого, как в открытой книге, виднелось глубокое волнение.
Добрый властитель Москвы по
поводу таких толков имел наконец
серьезное объяснение с обер-полицеймейстером; причем оказалось, что обер-полицеймейстер совершенно не знал ничего этого и, возвратясь от генерал-губернатора, вызвал к себе полицеймейстера, в районе которого случилось это событие, но тот также ничего не ведал, и в конце концов обнаружилось, что все это устроил без всякого предписания со стороны начальства толстенький частный пристав, которому обер-полицеймейстер за сию проделку предложил подать в отставку; но важеватый друг актеров, однако, вывернулся: он как-то долез до генерал-губернатора, встал перед ним на колени, расплакался и повторял только: «Ваше сиятельство!