Неточные совпадения
Она всё еще говорила, что уедет
от него, но
чувствовала, что это невозможно; это было невозможно потому, что она не могла отвыкнуть считать его своим мужем и любить его.
— Счет! — крикнул он и вышел в соседнюю залу, где тотчас же встретил знакомого адъютанта и вступил с ним в разговор об актрисе и ее содержателе. И тотчас же в разговоре с адъютантом Облонский
почувствовал облегчение и отдохновение
от разговора с Левиным, который вызывал его всегда на слишком большое умственное и душевное напряжение.
— Что это
от вас зависит, — повторил он. — Я хотел сказать… я хотел сказать… Я за этим приехал… что… быть моею женой! — проговорил он, не зная сам, что̀ говорил; но,
почувствовав, что самое страшное сказано, остановился и посмотрел на нее.
Несмотря на то, что он ничего не сказал ей такого, чего не мог бы сказать при всех, он
чувствовал, что она всё более и более становилась в зависимость
от него, и чем больше он это
чувствовал, тем ему было приятнее, и его чувство к ней становилось нежнее.
Но хотя Вронский и не подозревал того, что говорили родители, он, выйдя в этот вечер
от Щербацких,
почувствовал, что та духовная тайная связь, которая существовала между ним и Кити, утвердилась нынешний вечер так сильно, что надо предпринять что-то.
— Да, я понимаю, что положение его ужасно; виноватому хуже, чем невинному, — сказала она, — если он
чувствует, что
от вины его всё несчастие. Но как же простить, как мне опять быть его женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому, что я люблю свою прошедшую любовь к нему…
Оттого ли, что дети видели, что мама любила эту тетю, или оттого, что они сами
чувствовали в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними и меньшие, как это часто бывает с детьми, еще до обеда прилипли к новой тете и не отходили
от нее.
— Она так жалка, бедняжка, так жалка, а ты не
чувствуешь, что ей больно
от всякого намека на то, что причиной. Ах! так ошибаться в людях! — сказала княгиня, и по перемене ее тона Долли и князь поняли, что она говорила о Вронском. — Я не понимаю, как нет законов против таких гадких, неблагородных людей.
— Что, что ты хочешь мне дать
почувствовать, что? — говорила Кити быстро. — То, что я была влюблена в человека, который меня знать не хотел, и что я умираю
от любви к нему? И это мне говорит сестра, которая думает, что… что… что она соболезнует!.. Не хочу я этих сожалений и притворств!
Молодая жена его, как рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в церкви с матушкой и, вдруг
почувствовав нездоровье, происходящее
от известного положения, не могла больше стоять и поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
При этом известии он с удесятеренною силой
почувствовал припадок этого странного, находившего на него чувства омерзения к кому-то; но вместе с тем он понял, что тот кризис, которого он желал, наступит теперь, что нельзя более скрывать
от мужа, и необходимо так или иначе paзорвать скорее это неестественное положение.
Народ, доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он
чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь
от гипподрома, сам не зная куда. Он
чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло
от этого выйти, что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и,
чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
Она не интересовалась теми, кого знала,
чувствуя, что
от них ничего уже не будет нового.
— Я любила его, и он любил меня; но его мать не хотела, и он женился на другой. Он теперь живет недалеко
от нас, и я иногда вижу его. Вы не думали, что у меня тоже был роман? — сказала она, и в красивом лице ее чуть брезжил тот огонек, который, Кити
чувствовала, когда-то освещал ее всю.
Он
чувствовал себя более близким к нему, чем к брату, и невольно улыбался
от нежности, которую он испытывал к этому человеку.
«И для чего она говорит по-французски с детьми? — подумал он. — Как это неестественно и фальшиво! И дети
чувствуют это. Выучить по-французски и отучить
от искренности», думал он сам с собой, не зная того, что Дарья Александровна всё это двадцать раз уже передумала и всё-таки, хотя и в ущерб искренности, нашла необходимым учить этим путем своих детей.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости,
почувствовал совершенное освобождение и
от этой жалости и
от мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла на себя в последние годы, и с радостью
почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней есть держава, независимая
от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому.
Нo он не мог отречься
от сказанного великодушного слова, хотя и
чувствовал теперь, смутно предвидя некоторые случайности своей связи с Карениной, что великодушное слово это было сказано легкомысленно и что ему, неженатому, могут понадобиться все сто тысяч дохода.
И он
почувствовал, что это известие и то, чего она ждала
от него, требовало чего-то такого, что не определено вполне кодексом тех правил, которыми он руководствовался в жизни.
Он с новой силой
почувствовал самого себя,
от упругих движений ног до движения легких при дыхании, и что-то защекотало его губы.
К этому еще присоединилось присутствие в тридцати верстах
от него Кити Щербацкой, которую он хотел и не мог видеть, Дарья Александровна Облонская, когда он был у нее, звала его приехать: приехать с тем, чтобы возобновить предложение ее сестре, которая, как она давала
чувствовать, теперь примет его.
Левин уже давно сделал замечание, что, когда с людьми бывает неловко
от их излишней уступчивости, покорности, то очень скоро сделается невыносимо
от их излишней требовательности и придирчивости. Он
чувствовал, что это случится и с братом. И, действительно, кротости брата Николая хватило не надолго. Он с другого же утра стал раздражителен и старательно придирался к брату, затрогивая его за самые больные места.
— Вы ехали в Ергушово, — говорил Левин,
чувствуя, что он захлебывается
от счастия, которое заливает его душу. «И как я смел соединять мысль о чем-нибудь не-невинном с этим трогательным существом! И да, кажется, правда то, что говорила Дарья Александровна», думал он.
Он
чувствовал себя на высоте,
от которой кружилась голова, и там где-то внизу, далеко, были все эти добрые славные Каренины, Облонские и весь мир.
Дарья Александровна была твердо уверена в невинности Анны и
чувствовала, что она бледнеет и губы ее дрожат
от гнева на этого холодного, бесчувственного человека, так покойно намеревающегося погубить ее невинного друга.
И он понял всё, что за обедом доказывал Песцов о свободе женщин, только, тем, что видел в сердце Кити страх девства униженья, и, любя ее, он
почувствовал этот страх и униженье и сразу отрекся
от своих доводов.
Он не ел целый день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и
чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он
чувствовал себя совершенно независимым
от тела: он двигался без усилия мышц и
чувствовал, что всё может сделать.
Он постоянно
чувствовал, что
от него требуется многое, чего он не знает, и он делал всё, что ему говорили, и всё это доставляло ему счастье.
Он
чувствовал, что все смотрели на него с вопросительным удивлением, что не понимали его и ожидали
от него чего-то.
Несмотря на эти слова и улыбку, которые так испугали Варю, когда прошло воспаление и он стал оправляться, он
почувствовал, что совершенно освободился
от одной части своего горя.
— Вот, не угодно ли? — сказал он, вертлявою походкой отходя к стороне и указывая на картину. — Это увещание Пилатом. Матфея глава XXVII, — сказал он,
чувствуя, что губы его начинают трястись
от волнения. Он отошел и стал позади их.
Как человек, в полусне томящийся болью, он хотел оторвать, отбросить
от себя больное место и, опомнившись,
чувствовал, что больное место — он сам.
— Хоть и жалко отрывать его
от занятий (но он успеет!), надо посмотреть его лицо;
почувствует ли он, что я смотрю на него?
Больной удержал в своей руке руку брата. Левин
чувствовал, что он хочет что-то сделать с его рукой и тянет ее куда-то. Левин отдавался замирая. Да, он притянул ее к своему рту и поцеловал. Левин затрясся
от рыдания и, не в силах ничего выговорить, вышел из комнаты.
Он
чувствовал, что давно уже отстал
от умирающего.
Он
чувствовал, что любовь спасала его
от отчаяния и что любовь эта под угрозой отчаяния становилась еще сильнее и чище.
С той минуты, как Алексей Александрович понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что
от него требовалось только того, чтоб он оставил свою жену в покое, не утруждая ее своим присутствием, и что сама жена его желала этого, он
почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
Если бы жена тогда, объявив о своей неверности, ушла
от него, он был бы огорчен, несчастлив, но он не был бы в том для самого себя безвыходном, непонятном положении, в каком он
чувствовал себя теперь.
Он
чувствовал, что не может отвратить
от себя ненависти людей, потому что ненависть эта происходила не оттого, что он был дурен (тогда бы он мог стараться быть лучше), но оттого, что он постыдно и отвратительно несчастлив.
Он
чувствовал, что люди уничтожат его, как собаки задушат истерзанную, визжащую
от боли собаку.
Он знал, что единственное спасение
от людей — скрыть
от них свои раны, и он это бессознательно пытался делать два дня, но теперь
почувствовал себя уже не в силах продолжать эту неравную борьбу.
Но Алексей Александрович не
чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен
от прямого участия в правительственной деятельности, яснее чем прежде видел теперь недостатки и ошибки в деятельности других и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после своей разлуки с женой он начал писать свою первую записку о новом суде из бесчисленного ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
С своей стороны, Алексей Александрович, вернувшись
от Лидии Ивановны домой, не мог в этот день предаться своим обычным занятиям и найти то душевное спокойствие верующего и спасенного человека, которое он
чувствовал прежде.
Она никогда не
чувствовала себя столь униженною, как в ту минуту, когда, призвав комиссионера, услышала
от него подробный рассказ о том, как он дожидался и как потом ему сказали: «ответа никакого не будет».
Агафья Михайловна с разгоряченным и огорченным лицом, спутанными волосами и обнаженными по локоть худыми руками кругообразно покачивала тазик над жаровней и мрачно смотрела на малину,
от всей души желая, чтоб она застыла и не проварилась. Княгиня,
чувствуя, что на нее, как на главную советницу по варке малины, должен быть направлен гнев Агафьи Михайловны, старалась сделать вид, что она занята другим и не интересуется малиной, говорила о постороннем, но искоса поглядывала на жаровню.
Прошло еще несколько минут, они отошли еще дальше
от детей и были совершенно одни. Сердце Вареньки билось так, что она слышала удары его и
чувствовала, что краснеет, бледнеет и опять краснеет.
Не
чувствуя движения своих ног, Ласка напряженным галопом, таким, что при каждом прыжке она могла остановиться, если встретится необходимость, поскакала направо прочь
от дувшего с востока предрассветного ветерка и повернулась на ветер.
В саду они наткнулись на мужика, чистившего дорожку. И уже не думая о том, что мужик видит ее заплаканное, а его взволнованное лицо, не думая о том, что они имеют вид людей, убегающих
от какого-то несчастья, они быстрыми шагами шли вперед,
чувствуя, что им надо высказаться и разубедить друг друга, побыть одним вместе и избавиться этим
от того мучения, которое оба испытывали.