Неточные совпадения
Неприятнее всего была та первая
минута, когда он, вернувшись из театра, веселый и довольный,
с огромною грушей для жены в руке, не нашел жены в гостиной; к удивлению, не нашел ее и в кабинете и наконец увидал ее в спальне
с несчастною, открывшею всё, запиской в руке.
С ним случилось в эту
минуту то, что случается
с людьми, когда они неожиданно уличены в чем-нибудь слишком постыдном.
И Татарин
с развевающимися фалдами побежал и через пять
минут влетел
с блюдом открытых на перламутровых раковинах устриц и
с бутылкой между пальцами.
— Я тебе говорю, чтò я думаю, — сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях
с женою, и, помолчав
с минуту, продолжал: — У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только в первый раз всё дело представилось ей совсем
с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, —
с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию
минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
Действительно, вдали уже свистел паровоз. Через несколько
минут платформа задрожала, и, пыхая сбиваемым книзу от мороза паром, прокатился паровоз
с медленно и мерно нагибающимся и растягивающимся рычагом среднего колеса и
с кланяющимся, обвязанным, заиндевелым машинистом; а за тендером, всё медленнее и более потрясая платформу, стал проходить вагон
с багажом и
с визжавшею собакой; наконец, подрагивая пред остановкой, подошли пассажирские вагоны.
Когда он возвратился через несколько
минут, Степан Аркадьич уже разговаривал
с графиней о новой певице, а графиня нетерпеливо оглядывалась на дверь, ожидая сына.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась в тяжелые
минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того, приедет или не приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и
с волнением ждала золовку.
В ту
минуту, как она поровнялась
с серединой лестницы, он поднял глаза, увидал ее, и в выражении его лица сделалось что-то пристыженное и испуганное.
Несмотря на то, что туалет, прическа и все приготовления к балу стоили Кити больших трудов и соображений, она теперь, в своем сложном тюлевом платье на розовом чехле, вступала на бал так свободно и просто, как будто все эти розетки, кружева, все подробности туалета не стоили ей и ее домашним ни
минуты внимания, как будто она родилась в этом тюле, кружевах,
с этою высокою прической,
с розой и двумя листками наверху ее.
Но в ту
минуту, когда она выговаривала эти слова, она чувствовала, что они несправедливы; она не только сомневалась в себе, она чувствовала волнение при мысли о Вронском и уезжала скорее, чем хотела, только для того, чтобы больше не встречаться
с ним.
— Вы домой
с дороги, — сказала баронесса, — так я бегу. Ах, я уеду сию
минуту, если я мешаю.
— Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый доктор, опять взглянув на часы. — Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо всё еще кругом объезжать? — спросил он. — А! поставлен. Да, ну так я в двадцать
минут могу быть. Так мы говорили, что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи
с другим, надо действовать на обе стороны круга.
Хозяйка села за самовар и сняла перчатки. Передвигая стулья
с помощью незаметных лакеев, общество разместилось, разделившись на две части, — у самовара
с хозяйкой и на противоположном конце гостиной — около красивой жены посланника в черном бархате и
с черными резкими бровями. Разговор в обоих центрах, как и всегда в первые
минуты, колебался, перебиваемый встречами, приветствиями, предложением чая, как бы отыскивая, на чем остановиться.
— Откуда я? — отвечал он на вопрос жены посланника. — Что же делать, надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и всё
с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я сплю, а в Буффах до последней
минуты досиживаю, и весело. Нынче…
Анна легла на свою постель и ждала каждую
минуту, что он еще раз заговорит
с нею.
В первую
минуту Алексей Александрович как будто испугался своего свиста и остановился; но, переждав два дыхания, свист раздался
с новою, спокойною ровностью.
Присутствие этого ребенка вызывало во Вронском и в Анне чувство, подобное чувству мореплавателя, видящего по компасу, что направление, по которому он быстро движется, далеко расходится
с надлежащим, но что остановить движение не в его силах, что каждая
минута удаляет его больше и больше от должного направления и что признаться себе в отступлении — всё равно, что признаться в погибели.
Он приехал к Брянскому, пробыл у него пять
минут и поскакал назад. Эта быстрая езда успокоила его. Всё тяжелое, что было в его отношениях к Анне, вся неопределенность, оставшаяся после их разговора, всё выскочило из его головы; он
с наслаждением и волнением думал теперь о скачке, о том, что он всё-таки поспеет, и изредка ожидание счастья свидания нынешней ночи вспыхивало ярким светом в его воображении.
И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать
с места на место, чтобы лучше видеть. В первую же
минуту собранная кучка всадников растянулась, и видно было, как они по два, по три и один за другим близятся к реке. Для зрителей казалось, что они все поскакали вместе; но для ездоков были секунды разницы, имевшие для них большое значение.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого выйти, что она, ни
минуты не задумываясь,
с веселым и сияющим лицом вышла к ним навстречу и, чувствуя в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
Анна, покрасневшая в ту
минуту, как вошел сын, заметив, что Сереже неловко, быстро вскочила, подняла
с плеча сына руку Алексея Александровича и, поцеловав сына, повела его на террасу и тотчас же вернулась.
Для Сергея Ивановича меньшой брат его был славный малый,
с сердцем поставленным хорошо (как он выражался по — французски), но
с умом хотя и довольно быстрым, однако подчиненным впечатлениям
минуты и потому исполненным противоречий. Со снисходительностью старшего брата, он иногда объяснял ему значение вещей, но не мог находить удовольствия спорить
с ним, потому что слишком легко разбивал его.
Первое время, вместо спокойствия и отдыха, попав на эти страшные,
с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была в отчаянии: хлопотала изо всех сил, чувствовала безвыходность положения и каждую
минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей на глаза.
Чувство ревности, которое мучало его во время неизвестности, прошло в ту
минуту, когда ему
с болью был выдернут зуб словами жены.
Хотя Алексей Александрович и знал, что он не может иметь на жену нравственного влияния, что из всей этой попытки исправления ничего не выйдет, кроме лжи; хотя, переживая эти тяжелые
минуты, он и не подумал ни разу о том, чтоб искать руководства в религии, теперь, когда его решение совпадало
с требованиями, как ему казалось, религии, эта религиозная санкция его решения давала ему полное удовлетворение и отчасти успокоение.
В кабинете Алексей Александрович прошелся два раза и остановился у огромного письменного стола, на котором уже были зажжены вперед вошедшим камердинером шесть свечей, потрещал пальцами и сел, разбирая письменные принадлежности. Положив локти на стол, он склонил на бок голову, подумал
с минуту и начал писать, ни одной секунды не останавливаясь. Он писал без обращения к ней и по-французски, упоребляя местоимение «вы», не имеющее того характера холодности, который оно имеет на русском языке.
Поглядев на портрет
с минуту, Алексей Александрович вздрогнул так, что губы затряслись и произвели звук «брр», и отвернулся.
Возвращаясь
с мужем со скачек, в
минуту волнения она высказала ему всё; несмотря на боль, испытанную ею при этом, она была рада этому.
Ни
минуты не думая, Анна села
с письмом Бетси к столу и, не читая, приписала внизу: «Мне необходимо вас видеть. Приезжайте к саду Вреде. Я буду там в 6 часов». Она запечатала, и Бетси, вернувшись, при ней отдала письмо.
Лестные речи этого умного человека, наивная, детская симпатия, которую выражала к ней Лиза Меркалова, и вся эта привычная светская обстановка, — всё это было так легко, а ожидало ее такое трудное, что она
с минуту была в нерешимости, не остаться ли, не отдалить ли еще тяжелую
минуту объяснения.
Отношения к мужу были яснее всего.
С той
минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее лицо. Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать? Одно, на что имел право муж, это было на то, чтобы потребовать удовлетворения
с оружием в руках, и на это Вронский был готов
с первой
минуты.
Если он при этом известии решительно, страстно, без
минуты колебания скажет ей: брось всё и беги со мной!» — она бросит сына и уйдет
с ним.
Опять, как и в первую
минуту, при известии об ее разрыве
с мужем, Вронский, читая письмо, невольно отдался тому естественному впечатлению, которое вызывало в нем отношение к оскорбленному мужу.
В политико-экономических книгах, в Милле, например, которого он изучал первого
с большим жаром, надеясь всякую
минуту найти разрешение занимавших его вопросов, он нашел выведенные из положения европейского хозяйства законы; но он никак не видел, почему эти законы, неприложимые к России, должны быть общие.
Вернувшись домой, Вронский нашел у себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте вечером. В семь часов Алексей Александрович едет на совет и пробудет до десяти». Подумав
с минуту о странности того, что она зовет его прямо к себе, несмотря на требование мужа не принимать его, он решил, что поедет.
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и в пять
минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в последние дни, перепутались и связались
с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
И, несмотря на то, он чувствовал, что тогда, когда любовь его была сильнее, он мог, если бы сильно захотел этого, вырвать эту любовь из своего сердца, но теперь, когда, как в эту
минуту, ему казалось, что он не чувствовал любви к ней, он знал, что связь его
с ней не может быть разорвана.
― Сейчас выйдут, ― сказал помощник, и действительно, чрез две
минуты в дверях показалась длинная фигура старого правоведа, совещавшегося
с адвокатом, и самого адвоката.
Войдя в гостиную, Степан Аркадьич извинился, объяснил, что был задержан тем князем, который был всегдашним козлом-искупителем всех его опаздываний и отлучек, и в одну
минуту всех перезнакомили, сведя Алексея Александровича
с Сергеем Кознышевым, подпустил им тему об обрусении Польши, за которую они тотчас уцепились вместе
с Песцовым.
При пилюлях Сергея Ивановича все засмеялись, и в особенности громко и весело Туровцын, дождавшийся наконец того смешного, чего он только и ждал, слушая разговор. Степан Аркадьич не ошибся, пригласив Песцова.
С Песцовым разговор умный не мог умолкнуть ни на
минуту. Только что Сергей Иванович заключил разговор своей шуткой, Песцов тотчас поднял новый.
У них шел свой разговор
с Левиным, и не разговор, а какое-то таинственное общение, которое
с каждою
минутой всё ближе связывало их и производило в обоих чувство радостного страха пред тем неизвестным, в которое они вступали.
Как всегда кажется, что зашибаешь, как нарочно, именно больное место, так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на беду нынче каждую
минуту разговор нападал на больное место Алексея Александровича. Он хотел опять отвести зятя, но сам Алексей Александрович
с любопытством спросил.
«Что-нибудь еще в этом роде», сказал он себе желчно, открывая вторую депешу. Телеграмма была от жены. Подпись ее синим карандашом, «Анна», первая бросилась ему в глаза. «Умираю, прошу, умоляю приехать. Умру
с прощением спокойнее», прочел он. Он презрительно улыбнулся и бросил телеграмму. Что это был обман и хитрость, в этом, как ему казалось в первую
минуту, не могло быть никакого сомнения.
Опять одна зa другой стали представляться
с чрезвычайною быстротой лучшие
минуты и вместе
с ними недавнее унижение.
Минуты две, опустив голову
с выражением напряженного усилия мысли, стоял он
с револьвером в руках неподвижно и думал.
В такие
минуты в особенности Алексей Александрович чувствовал себя совершенно спокойным и согласным
с собой и не видел в своем положении ничего необыкновенного, ничего такого, что бы нужно было изменить.
Когда затихшего наконец ребенка опустили в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и,
с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку.
С минуту он молчал и
с тем же унылым лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею
с ее раскаянием и ее мужем, было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее любви, не мог стереть в воспоминании те
минуты счастия, которые он знал
с ней, которые так мало ценимы им были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
Сначала полагали, что жених
с невестой сию
минуту приедут, не приписывая никакого значения этому запозданию. Потом стали чаще и чаще поглядывать на дверь, поговаривая о том, что не случилось ли чего-нибудь. Потом это опоздание стало уже неловко, и родные и гости старались делать вид, что они не думают о женихе и заняты своим разговором.