Неточные совпадения
И тут он вспомнил вдруг, как
и почему он
спит не
в спальне жены, а
в кабинете; улыбка исчезла с его лица, он сморщил лоб.
В это время
в другой комнате, вероятно
упавши, закричал ребенок; Дарья Александровна прислушалась,
и лицо ее вдруг смягчилось.
Выйдя очень молодым блестящим офицером из школы, он сразу
попал в колею богатых петербургских военных. Хотя он
и ездил изредка
в петербургский свет, все любовные интересы его были вне света.
Вспоминал затеянный им постыдный процесс с братом Сергеем Иванычем за то, что тот будто бы не выплатил ему долю из материнского имения;
и последнее дело, когда он уехал служить
в Западный край,
и там
попал под суд за побои, нанесенные старшине….
Дорогой,
в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах,
и, так же как
в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал
в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами,
в сбруе с кольцами
и мохрами, когда кучер Игнат, еще
в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика
и о том, что отелилась
Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется,
и стыд
и недовольство собой проходят.
Из окон комнаты Агафьи Михайловны, старой нянюшки, исполнявшей
в его доме роль экономки,
падал свет на снег площадки пред домом. Она не
спала еще. Кузьма, разбуженный ею, сонный
и босиком выбежал на крыльцо. Лягавая сука Ласка, чуть не сбив с ног Кузьму, выскочила тоже
и визжала, терлась об его колени, поднималась
и хотела
и не смела положить передние лапы ему на грудь.
Левин вошел
в денник, оглядел
Паву и поднял краснопегого теленка на его шаткие, длинные ноги. Взволнованная
Пава замычала было, но успокоилась, когда Левин подвинул к ней телку,
и, тяжело вздохнув, стала лизать ее шаршавым языком. Телка, отыскивая, подталкивала носом под пах свою мать
и крутила хвостиком.
И вдруг всплывала радостная мысль: «через два года буду у меня
в стаде две голландки, сама
Пава еще может быть жива, двенадцать молодых Беркутовых дочерей, да подсыпать на казовый конец этих трех — чудо!» Он опять взялся за книгу.
Чтобы совершенно успокоиться, она пошла
в детскую
и весь вечер провела с сыном, сама уложила его
спать, перекрестила
и покрыла его одеялом.
— Откуда я? — отвечал он на вопрос жены посланника. — Что же делать, надо признаться. Из Буфф. Кажется,
в сотый раз,
и всё с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но
в опере я
сплю, а
в Буффах до последней минуты досиживаю,
и весело. Нынче…
Анна говорила, что приходило ей на язык,
и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны были ее слова
и как похоже было, что ей просто хочется
спать! Она чувствовала себя одетою
в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей
и поддерживала ее.
Но
в это самое мгновенье оба вдруг услыхали пронзительный свист, который как будто стегнул их по уху,
и оба вдруг схватились за ружья,
и две молнии блеснули,
и два удара раздались
в одно
и то же мгновение. Высоко летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья
и упал в чащу, пригибая тонкие побеги.
Вронский любил его
и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить как бочка, не
спать и быть всё таким же,
и за большую нравственную силу, которую он выказывал
в отношениях к начальникам
и товарищам, вызывая к себе страх
и уважение,
и в игре, которую он вел на десятки тысяч
и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко
и твердо, что считался первым игроком
в Английском Клубе.
Вронский стоял
в просторной
и чистой, разгороженной надвое чухонской избе. Петрицкий жил с ним вместе
и в лагерях. Петрицкий
спал, когда Вронский с Яшвиным вошли
в избу.
— Вставай, будет
спать, — сказал Яшвин, заходя за перегородку
и толкая за плечо уткнувшегося носом
в подушку взлохмаченного Петрицкого.
Она опять вся забилась, как рыбка, треща крыльями седла, выпростала передние ноги, но, не
в силах поднять зада, тотчас же замоталась
и опять
упала на бок.
Скачки были несчастливы,
и из семнадцати человек
попадало и разбилось больше половины. К концу скачек все были
в волнении, которое еще более увеличилось тем, что Государь был недоволен.
Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: «недостает только цирка с львами»,
и ужас чувствовался всеми, так что, когда Вронский
упал и Анна громко ахнула,
в этом не было ничего необыкновенного. Но вслед затем
в лице Анны произошла перемена, которая была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала биться, как пойманная птица: то хотела встать
и итти куда-то, то обращалась к Бетси.
Анна, не отвечая мужу, подняла бинокль
и смотрела на то место, где
упал Вронский; но было так далеко,
и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль
и хотела итти; но
в это время подскакал офицер
и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
В первых числах июня случилось, что няня
и экономка Агафья Михайловна понесла
в подвал баночку с только что посоленными ею грибками, поскользнулась,
упала и свихнула руку
в кисти.
После завтрака Левин
попал в ряд уже не на прежнее место, а между шутником-стариком, который пригласил его
в соседи,
и молодым мужиком, с осени только женатым
и пошедшим косить первое лето.
После короткого совещания — вдоль ли, поперек ли ходить — Прохор Ермилин, тоже известный косец, огромный, черноватый мужик, пошел передом. Он прошел ряд вперед, повернулся назад
и отвалил,
и все стали выравниваться за ним, ходя под гору по лощине
и на гору под самую опушку леса. Солнце зашло за лес. Роса уже
пала,
и косцы только на горке были на солнце, а
в низу, по которому поднимался пар,
и на той стороне шли
в свежей, росистой тени. Работа кипела.
Первое время, вместо спокойствия
и отдыха,
попав на эти страшные, с ее точки зрения, бедствия, Дарья Александровна была
в отчаянии: хлопотала изо всех сил, чувствовала безвыходность положения
и каждую минуту удерживала слезы, навертывавшиеся ей на глаза.
Старик, сидевший с ним, уже давно ушел домой; народ весь разобрался. Ближние уехали домой, а дальние собрались к ужину
и ночлегу
в лугу. Левин, не замечаемый народом, продолжал лежать на копне
и смотреть, слушать
и думать. Народ, оставшийся ночевать
в лугу, не
спал почти всю короткую летнюю ночь. Сначала слышался общий веселый говор
и хохот за ужином, потом опять песни
и смехи.
— Положим, какой-то неразумный ridicule [смешное]
падает на этих людей, но я никогда не видел
в этом ничего, кроме несчастия,
и всегда сочувствовал ему», сказал себе Алексей Александрович, хотя это
и было неправда,
и он никогда не сочувствовал несчастиям этого рода, а тем выше ценил себя, чем чаще были примеры жен, изменяющих своим мужьям.
Почитав еще книгу о евгюбических надписях
и возобновив интерес к ним, Алексей Александрович
в 11 часов пошел
спать,
и когда он, лежа
в постели, вспомнил о событии с женой, оно ему представилось уже совсем не
в таком мрачном виде.
— Я дурно
спала, — отвечала Анна, вглядываясь
в лакея, который шел им навстречу
и, по ее соображениям, нес записку Вронского.
Оставшись
в отведенной комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки
и ноги, Левин долго не
спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя
и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно вспомнил все его слова
и поправлял
в своем воображении то, что он отвечал ему.
Так как
в доме было сыро
и одна только комната топлена, то Левин уложил брата
спать в своей же спальне за перегородкой.
И вдруг ему вспомнилось, как они детьми вместе ложились
спать и ждали только того, чтобы Федор Богданыч вышел зa дверь, чтобы кидать друг
в друга подушками
и хохотать, хохотать неудержимо, так что даже страх пред Федором Богданычем не мог остановить это через край бившее
и пенящееся сознание счастья жизни.
Он не
спал всю ночь,
и его гнев, увеличиваясь
в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся
и, как бы неся полную чашу гнева
и боясь расплескать ее, боясь вместе с гневом утратить энергию, нужную ему для объяснения с женою, вошел к ней, как только узнал, что она встала.
— Ну, разумеется! Вот ты
и пришел ко мне. Помнишь, ты
нападал на меня за то, что я ищу
в жизни наслаждений?
И Степан Аркадьич встал
и пошел вниз к новому начальнику. Инстинкт не обманул Степана Аркадьича. Новый страшный начальник оказался весьма обходительным человеком,
и Степан Аркадьич позавтракал с ним
и засиделся так, что только
в четвертом часу
попал к Алексею Александровичу.
И он весело
и забавно рассказал, как он, не
спав всю ночь,
в полушубке ворвался
в отделение Алексея Александровича.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша
спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду
и думаю: кто это четверней
в карете? Славная четверка с бубенчиками,
и на мгновенье вы мелькнули,
и вижу я
в окно — вы сидите вот так
и обеими руками держите завязки чепчика
и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. — Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
Забыть!» сказал он себе, со спокойною уверенностью здорового человека
в том, что, если он устал
и хочет
спать, то сейчас же
и заснет.
— Глупо! Не
попал, — проговорил он, шаря рукой за револьвером. Револьвер был подле него, — он искал дальше. Продолжая искать, он потянулся
в другую сторону
и, не
в силах удержать равновесие,
упал, истекая кровью.
И мало того: лет двадцать тому назад он нашел бы
в этой литературе признаки борьбы с авторитетами, с вековыми воззрениями, он бы из этой борьбы понял, что было что-то другое; но теперь он прямо
попадает на такую,
в которой даже не удостоивают спором старинные воззрения, а прямо говорят: ничего нет, évolution, подбор, борьба за существование, —
и всё.
Левин находил, что непростительно есть,
спать, говорить даже теперь,
и чувствовал, что каждое движение его было неприлично. Она же разбирала щеточки, но делала всё это так, что ничего
в этом оскорбительного не было.
С рукой мертвеца
в своей руке он сидел полчаса, час, еще час. Он теперь уже вовсе не думал о смерти. Он думал о том, что делает Кити, кто живет
в соседнем нумере, свой ли дом у доктора. Ему захотелось есть
и спать. Он осторожно выпростал руку
и ощупал ноги. Ноги были холодны, но больной дышал. Левин опять на цыпочках хотел выйти, но больной опять зашевелился
и сказал...
Когда няня вошла
в детскую, Сережа рассказывал матери о том, как они
упали вместе с Наденькой, покатившись с горы,
и три раза перекувырнулись.
— О,
в этом мы уверены, что ты можешь не
спать и другим не давать, — сказала Долли мужу с тою чуть заметною иронией, с которою она теперь почти всегда относилась к своему мужу. — А по-моему, уж теперь пора…. Я пойду, я не ужинаю.
— Ну что за охота
спать! — сказал Степан Аркадьич, после выпитых за ужином нескольких стаканов вина пришедший
в свое самое милое
и поэтическое настроение. — Смотри, Кити, — говорил он, указывая на поднимавшуюся из-за лип луну, — что за прелесть! Весловский, вот когда серенаду. Ты знаешь, у него славный голос, мы с ним спелись дорогой. Он привез с собою прекрасные романсы, новые два. С Варварой Андреевной бы спеть.
Степан Аркадьич срезал одного
в тот самый момент, как он собирался начать свои зигзаги,
и бекас комочком
упал в трясину. Облонский неторопливо повел за другим, еще низом летевшим к осоке,
и вместе со звуком выстрела
и этот бекас
упал;
и видно было, как он выпрыгивал из скошенной осоки, биясь уцелевшим белым снизу крылом.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался
и уехал
в ночное; потом слышал, как солдат укладывался
спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными
и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки,
и как солдат хриплым
и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут
в болото
и будут
палить из ружей,
и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «
Спи, Васька,
спи, а то смотри»,
и скоро сам захрапел,
и всё затихло; только слышно было ржание лошадей
и каркание бекаса.
Васенька, лежа на животе
и вытянув одну ногу
в чулке,
спал так крепко, что нельзя было от него добиться ответа.
Теперь, когда он не мешал ей, она знала, что делать,
и, не глядя себе под ноги
и с досадой спотыкаясь по высоким кочкам
и попадая в воду, но справляясь гибкими, сильными ногами, начала круг, который всё должен был объяснить ей.
И Долли, имевшая от отца дар смешно рассказывать, заставляла
падать от смеха Вареньку, когда она
в третий
и четвертый раз, всё с новыми юмористическими прибавлениями, рассказывала, как она, только что собралась надеть новые бантики для гостя
и выходила уж
в гостиную, вдруг услыхала грохот колымаги.
― Ты вот
и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь, как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так
и наш брат: ездишь-ездишь
в клуб
и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам
в шлюпики
попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь,
и Левин видел по лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены
и целовал ее,
и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там,
в ногах постели,
в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было
и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить
и плодить себе подобных.