Она даже вздрогнула, руки ее безжизненно сползли с плеч. Подняв к
огню лампы маленькую и похожую на цветок с длинным стеблем рюмку, она полюбовалась ядовито зеленым цветом ликера, выпила его и закашлялась, содрогаясь всем телом, приложив платок ко рту.
Слушая рассказ о тихой, прекрасной смерти Манон среди пустынной равнины, она, не двигаясь, с стиснутыми на груди руками глядела на
огонь лампы, и слезы часто-часто бежали из ее раскрытых глаз и падали, как дождик, на стол.
— Унзер, — повторил шепотом Ромашов, мечтательно заглядевшись на
огонь лампы. «Когда ее что-нибудь взволнует, — подумал он, — то слова у нее вылетают так стремительно, звонко и отчетливо, точно сыплется дробь на серебряный поднос». Унзер — какое смешное слово… Унзер, унзер, унзер…
Яков молча суетился около Маши, потом торопливо дул на
огонь лампы. Огонь вздрагивал, исчезал, и в комнату отовсюду бесшумно вторгалась тьма. Иногда, впрочем, через окно на пол ласково опускался луч луны.
Ему показалось, что стул опускается под ним и тошнота сейчас хлынет в горло. Он откашлялся, осмотрел комнату, бедную, маленькую. В окно смотрела луна, круглая, точно лицо Якова,
огонь лампы казался досадно лишним.
Неточные совпадения
Женщина рассказала печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю. Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что
огонь простой
лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой.
Тепло освещенная
огнем сильной
лампы, прикрытой оранжевым абажуром, комната была украшена кусками восточных материй, подобранных в блеклых тонах угасающей вечерней зари.
«Пусть отопрет горничная», — решил Самгин, но, зачем-то убавив
огня в
лампе, побежал открывать дверь.
Шипел и посвистывал ветер, бил гром, заставляя вздрагивать
огонь висячей
лампы; стекла окна в блеске молний синевато плавились, дождь хлестал все яростней.
Ушел в спальню, разделся, лег, забыв погасить
лампу, и, полулежа, как больной, пристально глядя на золотое лезвие
огня, подумал, что Марина — права, когда она говорит о разнузданности разума.