Неточные совпадения
Левин нахмурился, холодно пожал руку и тотчас же
обратился к Облонскому. Хотя он имел большое уважение
к своему, известному всей России, одноутробному брату писателю, однако он терпеть не мог, когда
к нему
обращались не как
к Константину Левину,
а как
к брату знаменитого Кознышева.
«Всех ненавижу, и вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что хотели устроиться около столика,
а Левин уйти, как вошел старый князь и, поздоровавшись с дамами,
обратился к Левину.
— Ну, и тем лучше для него, — сказал Вронский улыбаясь. —
А, ты здесь, —
обратился он
к высокому старому лакею матери, стоявшему у двери, — войди сюда.
—
А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? —
обратился он
к брату, указывая на господина в поддевке, — это господин Крицкий, мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да что ж ужин?
А, вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? —
обратился он
к брату, тотчас же повеселев.
—
А! Мы знакомы, кажется, — равнодушно сказал Алексей Александрович, подавая руку. — Туда ехала с матерью,
а назад с сыном, — сказал он, отчетливо выговаривая, как рублем даря каждым словом. — Вы, верно, из отпуска? — сказал он и, не дожидаясь ответа,
обратился к жене своим шуточным тоном: — что ж, много слез было пролито в Москве при разлуке?
И доктор пред княгиней, как пред исключительно умною женщиной, научно определил положение княжны и заключил наставлением о том, как пить те воды, которые были не нужны. На вопрос, ехать ли за границу, доктор углубился в размышления, как бы разрешая трудный вопрос. Решение наконец было изложено: ехать и не верить шарлатанам,
а во всем
обращаться к нему.
— Эти глупые шиньоны! До настоящей дочери и не доберешься,
а ласкаешь волосы дохлых баб. Ну что, Долинька, —
обратился он
к старшей дочери, — твой козырь что поделывает?
— Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, —
обратился он
к жене садясь. —
А ты вот что, Катя, — прибавил он
к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять.
А?
— Жалко, что мы не слыхали, — сказала хозяйка, взглядывая на входную дверь. —
А, вот и вы наконец! —
обратилась она с улыбкой
к входившему Вронскому.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не понимал всего безумия такого отношения
к жене. Он не понимал этого, потому что ему было слишком страшно понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства
к семье, т. е.
к жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден
к сыну и имел
к нему то же подтрунивающее отношение, как и
к желе. «
А! молодой человек!»
обращался он
к нему.
Но в это время пускали ездоков, и все разговоры прекратились. Алексей Александрович тоже замолк, и все поднялись и
обратились к реке. Алексей Александрович не интересовался скачками и потому не глядел на скакавших,
а рассеянно стал обводить зрителей усталыми глазами. Взгляд его остановился на Анне.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут.
А вы бы пошли, —
обратилась она
к Тушкевичу, — с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы с вами успеем по душе поговорить за чаем, we’ll have
а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? —
обратилась она
к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
— Здорово, Василий, — говорил он, в шляпе набекрень проходя по коридору и
обращаясь к знакомому лакею, — ты бакенбарды отпустил? Левин — 7-й нумер,
а? Проводи, пожалуйста. Да узнай, граф Аничкин (это был новый начальник) примет ли?
— Я никогда не разумел, — сказал он за супом,
обращаясь к Алексею Александровичу, — одну густоту населения, но в соединении с основами,
а не с принципами.
—
А вы изволили слышать о Прячникове? — сказал Туровцын, оживленный выпитым шампанским и давно ждавший случая прервать тяготившее его молчание. — Вася Прячников, — сказал он с своею доброю улыбкой влажных и румяных губ,
обращаясь преимущественно
к главному гостю, Алексею Александровичу, — мне нынче рассказывали, он дрался на дуэли в Твери с Квытским и убил его.
— Поди, пожалуйста, у меня в маленьком мешочке сткляночку, —
обратилась она
к мужу, — знаешь, в боковом карманчике, принеси, пожалуйста,
а покуда здесь уберут совсем.
— На другую сторону, — сказала она мужу, — он спит всегда на той. Переложи его, неприятно звать слуг. Я не могу.
А вы не можете? —
обратилась она
к Марье Николаевне.
Я
обращаюсь к вам,
а не
к Алексею Александровичу только потому, что не хочу заставить страдать этого великодушного человека воспоминанием о себе.
— Как бы графине Марье Борисовне — военное министерство,
а начальником бы штаба княгиню Ватковскую, — говорил,
обращаясь к высокой красавице фрейлине, спрашивавшей у него о перемещении, седой старичок в расшитом золотом мундире.
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет,
а то у нас лед теперь уж растаял,
а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством
обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и поправляя на ней косынку.
— Да, он легкомыслен очень, — сказала княгиня,
обращаясь к Сергею Ивановичу. — Я хотела именно просить вас поговорить ему, что ей (она указала на Кити) невозможно оставаться здесь,
а непременно надо приехать в Москву. Он говорит выписать доктора…
—
А ты поедешь? —
обратился Степан Аркадьич
к жене.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! —
обратилась она
к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait l
а сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
— Нет, я думаю, княгиня устала, и лошади ее не интересуют, — сказал Вронский Анне, предложившей пройти до конного завода, где Свияжский хотел видеть нового жеребца. — Вы подите,
а я провожу княгиню домой, и мы поговорим, — сказал он, — если вам приятно, —
обратился он
к ней.
—
А мы думали вас застать на поле, Василий Семеныч, —
обратилась она
к доктору, человеку болезненному, — вы были там?
―
А я не знала, что вы здесь, ― сказала она, очевидно не только не сожалея, но даже радуясь, что перебила этот давно известный ей и наскучивший разговор. ― Ну, что Кити? Я обедаю у вас нынче. Вот что, Арсений, ―
обратилась она
к мужу, ― ты возьмешь карету…
— Решения, какого-нибудь решения, Алексей Александрович. Я
обращаюсь к тебе теперь («не как
к оскорбленному мужу», хотел сказать Степан Аркадьич, но, побоявшись испортить этим дело, заменил это словами:) не как
к государственному человеку (что̀ вышло не кстати),
а просто как
к человеку, и доброму человеку и христианину. Ты должен пожалеть ее, — сказал он.
— Оставьте меня! Помню, не помню… Какое ему дело? Зачем мне помнить? Оставьте меня в покое! —
обратился он уже не
к гувернеру,
а ко всему свету.
— Вот оно, из послания Апостола Иакова, — сказал Алексей Александрович, с некоторым упреком
обращаясь к Лидии Ивановне, очевидно как о деле, о котором они не раз уже говорили. — Сколько вреда сделало ложное толкование этого места! Ничто так не отталкивает от веры, как это толкование. «У меня нет дел, я не могу верить», тогда как это нигде не сказано.
А сказано обратное.
— Хорошо, так поезжай домой, — тихо проговорила она,
обращаясь к Михайле. Она говорила тихо, потому что быстрота биения сердца мешала ей дышать. «Нет, я не дам тебе мучать себя», подумала она,
обращаясь с угрозой не
к нему, не
к самой себе,
а к тому, кто заставлял ее мучаться, и пошла по платформе мимо станции.
— Так вы жену мою увидите. Я писал ей, но вы прежде увидите; пожалуйста, скажите, что меня видели и что all right. [всё в порядке.] Она поймет.
А впрочем, скажите ей, будьте добры, что я назначен членом комиссии соединенного… Ну, да она поймет! Знаете, les petites misères de la vie humaine, [маленькие неприятности человеческой жизни,] — как бы извиняясь,
обратился он
к княгине. —
А Мягкая-то, не Лиза,
а Бибиш, посылает-таки тысячу ружей и двенадцать сестер. Я вам говорил?
—
А жаль, что вы уезжаете, — сказал Степан Аркадьич. — Завтра мы даем обед двум отъезжающим — Димер-Бартнянский из Петербурга и наш Веселовский, Гриша. Оба едут. Веселовский недавно женился. Вот молодец! Не правда ли, княгиня? —
обратился он
к даме.
— Ты поди, душенька,
к ним, —
обратилась Кити
к сестре, — и займи их. Они видели Стиву на станции, он здоров.
А я побегу
к Мите. Как на беду, не кормила уж с самого чая. Он теперь проснулся и, верно, кричит. — И она, чувствуя прилив молока, скорым шагом пошла в детскую.
Неточные совпадения
Больной, озлобленный, всеми забытый, доживал Козырь свой век и на закате дней вдруг почувствовал прилив"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Стал проповедовать, что собственность есть мечтание, что только нищие да постники взойдут в царство небесное,
а богатые да бражники будут лизать раскаленные сковороды и кипеть в смоле. Причем,
обращаясь к Фердыщенке (тогда было на этот счет просто: грабили, но правду выслушивали благодушно), прибавлял:
Помощник градоначальника, видя, что недоимки накопляются, пьянство развивается, правда в судах упраздняется,
а резолюции не утверждаются,
обратился к содействию штаб-офицера.
—
А ведь точно, — сказал хозяин,
обратившись к Чичикову, тоже с приятной улыбкой, — что может быть завидней ребяческого возраста: никаких забот, никаких мыслей о будущем…
—
А вот же поймал, нарочно поймал! — отвечал Ноздрев. — Теперь я поведу тебя посмотреть, — продолжал он,
обращаясь к Чичикову, — границу, где оканчивается моя земля.
Последние слова он уже сказал,
обратившись к висевшим на стене портретам Багратиона и Колокотрони, [Колокотрони — участник национально-освободительного движения в Греции в 20-х г. XIX в.] как обыкновенно случается с разговаривающими, когда один из них вдруг, неизвестно почему,
обратится не
к тому лицу,
к которому относятся слова,
а к какому-нибудь нечаянно пришедшему третьему, даже вовсе незнакомому, от которого знает, что не услышит ни ответа, ни мнения, ни подтверждения, но на которого, однако ж, так устремит взгляд, как будто призывает его в посредники; и несколько смешавшийся в первую минуту незнакомец не знает, отвечать ли ему на то дело, о котором ничего не слышал, или так постоять, соблюдши надлежащее приличие, и потом уже уйти прочь.