Неточные совпадения
Место это он получил чрез мужа сестры Анны, Алексея Александровича Каренина, занимавшего одно из важнейших
мест в министерстве, к которому принадлежало присутствие; но если бы Каренин
не назначил своего шурина
на это
место, то чрез сотню других лиц, братьев, сестер, родных, двоюродных, дядей, теток, Стива Облонский получил бы это
место или другое подобное, тысяч в шесть жалованья, которые ему были нужны, так как дела его, несмотря
на достаточное состояние жены, были расстроены.
Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его в рубашечке; другая треть были с ним
на «ты», а третья — были хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ в виде
мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и
не могли обойти своего; и Облонскому
не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное
место; нужно было только
не отказываться,
не завидовать,
не ссориться,
не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и
не делал.
Он прикинул воображением
места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет,
не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову
на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
— Я бы
на твоем
месте не торопился, — сказал Левин.
— Да
на кого ты? Я с тобой согласен, — говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно нравилось. —
На кого ты? Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но я
не про то говорю. Я говорю тебе прямо, я
на твоем
месте поехал бы со мной в Москву и…
Анна,
не отвечая мужу, подняла бинокль и смотрела
на то
место, где упал Вронский; но было так далеко, и там столпилось столько народа, что ничего нельзя было разобрать. Она опустила бинокль и хотела итти; но в это время подскакал офицер и что-то докладывал Государю. Анна высунулась вперед, слушая.
Тит освободил
место, и Левин пошел за ним. Трава была низкая, придорожная, и Левин, давно
не косивший и смущенный обращенными
на себя взглядами, в первые минуты косил дурно, хотя и махал сильно. Сзади его послышались голоса...
После завтрака Левин попал в ряд уже
не на прежнее
место, а между шутником-стариком, который пригласил его в соседи, и молодым мужиком, с осени только женатым и пошедшим косить первое лето.
Положим, если б она была старше, — для меня, например,
на ее
месте не могло бы быть колебанья.
Был уже шестой час и потому, чтобы поспеть во-время и вместе с тем
не ехать
на своих лошадях, которых все знали, Вронский сел в извозчичью карету Яшвина и велел ехать как можно скорее. Извозчичья старая четвероместная карета была просторна. Он сел в угол, вытянул ноги
на переднее
место и задумался.
Горница была большая, с голландскою печью и перегородкой. Под образами стоял раскрашенный узорами стол, лавка и два стула. У входа был шкафчик с посудой. Ставни были закрыты, мух было мало, и так чисто, что Левин позаботился о том, чтобы Ласка, бежавшая дорогой и купавшаяся в лужах,
не натоптала пол, и указал ей
место в углу у двери. Оглядев горницу, Левин вышел
на задний двор. Благовидная молодайка в калошках, качая пустыми ведрами
на коромысле, сбежала впереди его зa водой к колодцу.
Уже раз взявшись за это дело, он добросовестно перечитывал всё, что относилось к его предмету, и намеревался осенью ехать зa границу, чтоб изучить еще это дело
на месте, с тем чтобы с ним уже
не случалось более по этому вопросу того, что так часто случалось с ним по различным вопросам. Только начнет он, бывало, понимать мысль собеседника и излагать свою, как вдруг ему говорят: «А Кауфман, а Джонс, а Дюбуа, а Мичели? Вы
не читали их. Прочтите; они разработали этот вопрос».
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было
не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить начало новой науке — об отношениях народа к земле, нужно было только съездить за границу и изучить
на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, —
не то, что нужно.
― Это
не мужчина,
не человек, это кукла! Никто
не знает, но я знаю. О, если б я была
на его
месте, я бы давно убила, я бы разорвала
на куски эту жену, такую, как я, а
не говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это
не человек, это министерская машина. Он
не понимает, что я твоя жена, что он чужой, что он лишний…
Не будем,
не будем говорить!..
―
Не угодно ли? ― Он указал
на кресло у письменного уложенного бумагами стола и сам сел
на председательское
место, потирая маленькие руки с короткими, обросшими белыми волосами пальцами, и склонив
на бок голову. Но, только что он успокоился в своей позе, как над столом пролетела моль. Адвокат с быстротой, которой нельзя было ожидать от него, рознял руки, поймал моль и опять принял прежнее положение.
Когда встали из-за стола, Левину хотелось итти за Кити в гостиную; но он боялся,
не будет ли ей это неприятно по слишком большой очевидности его ухаживанья за ней. Он остался в кружке мужчин, принимая участие в общем разговоре, и,
не глядя
на Кити, чувствовал ее движения, ее взгляды и то
место,
на котором она была в гостиной.
Сани у этого извозчика были высокие, ловкие, такие,
на каких Левин уже после никогда
не ездил, и лошадь была хороша и старалась бежать, но
не двигалась с
места.
И Степан Аркадьич улыбнулся. Никто бы
на месте Степана Аркадьича, имея дело с таким отчаянием,
не позволил себе улыбнуться (улыбка показалась бы грубой), но в его улыбке было так много доброты и почти женской нежности, что улыбка его
не оскорбляла, а смягчала и успокоивала. Его тихие успокоительные речи и улыбки действовали смягчающе успокоительно, как миндальное масло. И Анна скоро почувствовала это.
— Говорят, что кто больше десяти раз бывает шафером, тот
не женится; я хотел десятый быть, чтобы застраховать себя, но
место было занято, — говорил граф Синявин хорошенькой княжне Чарской, которая имела
на него виды.
Как ни страшно было Левину обнять руками это страшное тело, взяться за те
места под одеялом, про которые он хотел
не знать, но, поддаваясь влиянию жены, Левин сделал свое решительное лицо, какое знала его жена, и, запустив руки, взялся, но, несмотря
на свою силу, был поражен странною тяжестью этих изможденных членов.
Место же, где он уже ничего
не мог сказать и мялся, и резал стол, и качался
на стуле, было то, где ему надо было сказать о допотопных патриархах.
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого
не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он
не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а
не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали
на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом
месте.
Дело было в том, что в строящемся флигеле рядчик испортил лестницу, срубив ее отдельно и
не разочтя подъем, так что ступени все вышли покатые, когда ее поставили
на место. Теперь рядчик хотел, оставив ту же лестницу, прибавить три ступени.
«Нет, надо опомниться!» сказал он себе. Он поднял ружье и шляпу, подозвал к ногам Ласку и вышел из болота. Выйдя
на сухое, он сел
на кочку, разулся, вылил воду из сапога, потом подошел к болоту, напился со ржавым вкусом воды, намочил разгоревшиеся стволы и обмыл себе лицо и руки. Освежившись, он двинулся опять к тому
месту, куда пересел бекас, с твердым намерением
не горячиться.
Дамы раскрыли зонтики и вышли
на боковую дорожку. Пройдя несколько поворотов и выйдя из калитки, Дарья Александровна увидала пред собой
на высоком
месте большое, красное, затейливой формы, уже почти оконченное строение. Еще
не окрашенная железная крыша ослепительно блестела
на ярком солнце. Подле оконченного строения выкладывалось другое, окруженное лесами, и рабочие в фартуках
на подмостках клали кирпичи и заливали из шаек кладку и равняли правилами.
Я работаю здесь, сидя
на месте, и я счастлив, доволен, и нам ничего более
не нужно для счастья.
Нужно было
на его
место поставить свежего, современного, дельного человека, совершенно нового, и повести дело так, чтоб извлечь из всех дарованных дворянству,
не как дворянству, а как элементу земства, прав те выгоды самоуправления, какие только могли быть извлечены.
— Отжившее-то отжившее, а всё бы с ним надо обращаться поуважительнее. Хоть бы Снетков… Хороши мы, нет ли, мы тысячу лет росли. Знаете, придется если вам пред домом разводить садик, планировать, и растет у вас
на этом
месте столетнее дерево… Оно, хотя и корявое и старое, а всё вы для клумбочек цветочных
не срубите старика, а так клумбочки распланируете, чтобы воспользоваться деревом. Его в год
не вырастишь, — сказал он осторожно и тотчас же переменил разговор. — Ну, а ваше хозяйство как?
Там, в деревне, он, очевидно зная себя
на своем
месте, никуда
не спешил и никогда
не бывал
не занят.
― Нет, крайность ни в чем
не хороша, ― спокойно сказала Натали, укладывая его разрезной ножик
на стол в определенное
место.
― Это Яшвин, ― отвечал Туровцыну Вронский и присел
на освободившееся подле них
место. Выпив предложенный бокал, он спросил бутылку. Под влиянием ли клубного впечатления или выпитого вина Левин разговорился с Вронским о лучшей породе скота и был очень рад, что
не чувствует никакой враждебности к этому человеку. Он даже сказал ему между прочим, что слышал от жены, что она встретила его у княгини Марьи Борисовны.
— Но человек может чувствовать себя неспособным иногда подняться
на эту высоту, — сказал Степан Аркадьич, чувствуя, что он кривит душою, признавая религиозную высоту, но вместе с тем
не решаясь признаться в своем свободомыслии перед особой, которая одним словом Поморскому может доставить ему желаемое
место.
Одно время, читая Шопенгауера, он подставил
на место его воли — любовь, и эта новая философия дня
на два, пока он
не отстранился от нее, утешала его; но она точно так же завалилась, когда он потом из жизни взглянул
на нее, и оказалась кисейною, негреющею одеждой.
— Ну, я рада, что ты начинаешь любить его, — сказала Кити мужу, после того как она с ребенком у груди спокойно уселась
на привычном
месте. — Я очень рада. А то это меня уже начинало огорчать. Ты говорил, что ничего к нему
не чувствуешь.
Уже совсем стемнело, и
на юге, куда он смотрел,
не было туч. Тучи стояли с противной стороны. Оттуда вспыхивала молния, и слышался дальний гром. Левин прислушивался к равномерно падающим с лип в саду каплям и смотрел
на знакомый ему треугольник звезд и
на проходящий в середине его млечный путь с его разветвлением. При каждой вспышке молнии
не только млечный путь, но и яркие звезды исчезали, но, как только потухала молния, опять, как будто брошенные какой-то меткой рукой, появлялись
на тех же
местах.