А одного
негра, необыкновенно симпатичного юношу, лет 17, который приехал в лохмотьях на корвет и начал помогать матросам, без всякого вызова, тянуть какую-то снасть,
улыбаясь при этом своими влажными на выкате глазами и скаля из-за раскрытых толстых губ ослепительные зубы, — того
негра так матросы просто пригрели своим расположением, и во все время стоянки корвета в Порто-Гранде этот
негр Паоло, или «Павла», как перекрестили его матросы, целые дни проводил на корвете.
— Вовсе даже нехорошо, ваше благородие. Сколько на свете этого самого народу, который, значит, заместо того, чтобы жить способно, прямо сказать — терпит… Вот хоть бы китайца взять или
негру эту самую… Вовсе собачья жизнь. Однако и за работу пора, ваше благородие! — промолвил Бастрюков,
улыбаясь своей славной улыбкой, и снова принялся за прерванную разговором работу — сплеснивать веревку.