Неточные совпадения
Для чего этим трем барышням нужно было говорить через день по-французски и по-английски; для чего они в известные часы играли попеременкам
на фортепиано, звуки которого слышались у брата наверху, где занимались студенты; для чего ездили эти учителя французской литературы, музыки, рисованья, танцев; для чего в известные часы все три барышни с М-llе Linon подъезжали в коляске к Тверскому бульвару в своих атласных шубках — Долли в длинной, Натали в полудлинной, а Кити в совершенно короткой, так что статные ножки ее в туго-натянутых красных чулках были
на всем виду; для чего им, в сопровождении лакея с золотою кокардой
на шляпе, нужно было ходить по Тверскому бульвару, — всего этого и многого другого, что делалось в их таинственном
мире, он не понимал, но знал, что всё, что там делалось, было прекрасно, и был влюблен именно в эту таинственность совершавшегося.
Степан Аркадьич улыбнулся. Он так знал это чувство Левина, знал, что для него все девушки в
мире разделяются
на два сорта: один сорт — это все девушки в
мире, кроме ее, и эти девушки имеют все человеческие слабости, и девушки очень обыкновенные; другой сорт — она одна, не имеющая никаких слабостей и превыше всего человеческого.
— Нет, душа моя, для меня уж нет таких балов, где весело, — сказала Анна, и Кити увидела в ее глазах тот особенный
мир, который ей не был открыт. — Для меня есть такие,
на которых менее трудно и скучно….
В его петербургском
мире все люди разделялись
на два совершенно противоположные сорта.
Она видела, как он подходил к беседке, то снисходительно отвечая
на заискивающие поклоны, то дружелюбно, рассеянно здороваясь с равными, то старательно выжидая взгляда сильных
мира и снимая свою круглую, большую шляпу, нажимавшую кончики его ушей.
Она нашла это утешение в том, что ей, благодаря этому знакомству, открылся совершенно новый
мир, не имеющий ничего общего с её прошедшим,
мир возвышенный, прекрасный, с высоты которого можно было спокойно смотреть
на это прошедшее.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность без притворства и хвастовства удержаться
на той высоте,
на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого
мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось
на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
— Да что же, я не перестаю думать о смерти, — сказал Левин. Правда, что умирать пора. И что всё это вздор. Я по правде тебе скажу: я мыслью своею и работой ужасно дорожу, но в сущности — ты подумай об этом: ведь весь этот
мир наш — это маленькая плесень, которая наросла
на крошечной планете. А мы думаем, что у нас может быть что-нибудь великое, — мысли, дела! Всё это песчинки.
Он чувствовал себя
на высоте, от которой кружилась голова, и там где-то внизу, далеко, были все эти добрые славные Каренины, Облонские и весь
мир.
«И как они все сильны и здоровы физически, — подумал Алексей Александрович, глядя
на могучего с расчесанными душистыми бакенбардами камергера и
на красную шею затянутого в мундире князя, мимо которых ему надо было пройти. — Справедливо сказано, что всё в
мире есть зло», подумал он, косясь еще раз
на икры камергера.
Он нравился Левину своим хорошим воспитанием, отличным выговором
на французском и английском языках и тем, что он был человек его
мира.
«Все живут, все наслаждаются жизнью, — продолжала думать Дарья Александровна, миновав баб, выехав в гору и опять
на рыси приятно покачиваясь
на мягких рессорах старой коляски, — а я, как из тюрьмы выпущенная из
мира, убивающего меня заботами, только теперь опомнилась
на мгновение.
― Вот я завидую вам, что у вас есть входы в этот интересный ученый
мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел
на более удобный ему французский язык. ― Правда, что мне и некогда. Моя и служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
Некоторые отделы этой книги и введение были печатаемы в повременных изданиях, и другие части были читаны Сергеем Ивановичем людям своего круга, так что мысли этого сочинения не могли быть уже совершенной новостью для публики; но всё-таки Сергей Иванович ожидал, что книга его появлением своим должна будет произвести серьезное впечатление
на общество и если не переворот в науке, то во всяком случае сильное волнение в ученом
мире.
Несмотря
на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный
мир Славян должен вместе с Россией начать новую эпоху в истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно новое для него, несмотря
на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние мысли.