Неточные совпадения
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое
лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?» говорил он себе. И внутренний голос говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего
быть не
может, что поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не
могло выйти теперь; а фальшь и ложь
были противны его натуре.
Степан Аркадьич
мог быть спокоен, когда он думал о жене,
мог надеяться, что всё образуется, по выражению Матвея, и
мог спокойно читать газету и
пить кофе; но когда он увидал ее измученное, страдальческое
лицо, услыхал этот звук голоса, покорный судьбе и отчаянный, ему захватило дыхание, что-то подступило к горлу, и глаза его заблестели слезами.
Степан Аркадьич вздохнул, отер
лицо и тихими шагами пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И,
может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Детскость выражения ее
лица в соединении с тонкой красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил: но, что всегда, как неожиданность, поражало в ней, это
было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он
мог запомнить себя в редкие дни своего раннего детства.
Она уже подходила к дверям, когда услыхала его шаги. «Нет! нечестно. Чего мне бояться? Я ничего дурного не сделала. Что
будет, то
будет! Скажу правду. Да с ним не
может быть неловко. Вот он, сказала она себе, увидав всю его сильную и робкую фигуру с блестящими, устремленными на себя глазами. Она прямо взглянула ему в
лицо, как бы умоляя его о пощаде, и подала руку.
Она
была не вновь выезжающая, у которой на бале все
лица сливаются в одно волшебное впечатление; она и не
была затасканная по балам девушка, которой все
лица бала так знакомы, что наскучили; но она
была на середине этих двух, — она
была возбуждена, а вместе с тем обладала собой настолько, что
могла наблюдать.
Он вглядывался в его болезненное чахоточное
лицо, и всё больше и больше ему жалко
было его, и он не
мог заставить себя слушать то, что брат рассказывал ему про артель.
«Еще раз увижу, — говорил он себе, невольно улыбаясь, — увижу ее походку, ее
лицо; скажет что-нибудь, поворотит голову, взглянет, улыбнется,
может быть».
Он знал очень хорошо, что в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины
может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не
может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и посмотрел на кузину.
«Итак, — сказал себе Алексей Александрович, — вопросы о ее чувствах и так далее —
суть вопросы ее совести, до которой мне не
может быть дела. Моя же обязанность ясно определяется. Как глава семьи, я
лицо, обязанное руководить ею и потому отчасти
лицо ответственное; я должен указать опасность, которую я вижу, предостеречь и даже употребить власть. Я должен ей высказать».
— Позволь, дай договорить мне. Я люблю тебя. Но я говорю не о себе; главные
лица тут — наш сын и ты сама. Очень
может быть, повторяю, тебе покажутся совершенно напрасными и неуместными мои слова;
может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае я прошу тебя извинить меня. Но если ты сама чувствуешь, что
есть хоть малейшие основания, то я тебя прошу подумать и, если сердце тебе говорит, высказать мне…
— Нет, вы не ошиблись, — сказала она медленно, отчаянно взглянув на его холодное
лицо. — Вы не ошиблись. Я
была и не
могу не
быть в отчаянии. Я слушаю вас и думаю о нем. Я люблю его, я его любовница, я не
могу переносить, я боюсь, я ненавижу вас… Делайте со мной что хотите.
Она чувствовала, что слезы выступают ей на глаза. «Разве я
могу не любить его? — говорила она себе, вникая в его испуганный и вместе обрадованный взгляд. — И неужели он
будет заодно с отцом, чтобы казнить меня? Неужели не пожалеет меня?» Слезы уже текли по ее
лицу, и, чтобы скрыть их, она порывисто встала и почти выбежала на террасу.
Очень
может быть, что благовидное
лицо бабы в калошках много содействовало тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это
было так сильно, что Левин никак не
мог отделаться от него. И всю дорогу от старика до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
— Кити! я мучаюсь. Я не
могу один мучаться, — сказал он с отчаянием в голосе, останавливаясь пред ней и умоляюще глядя ей в глаза. Он уже видел по ее любящему правдивому
лицу, что ничего не
может выйти из того, что он намерен
был сказать, но ему всё-таки нужно
было, чтоб она сама разуверила его. — Я приехал сказать, что еще время не ушло. Это всё можно уничтожить и поправить.
«Всё это
было прекрасно, — думала Кити, слушая эти слова, — всё это и не
может быть иначе», и улыбка радости, сообщавшаяся невольно всем смотревшим на нее, сияла на ее просветлевшем
лице.
— Я не понимаю, как они
могут так грубо ошибаться. Христос уже имеет свое определенное воплощение в искусстве великих стариков. Стало
быть, если они хотят изображать не Бога, а революционера или мудреца, то пусть из истории берут Сократа, Франклина, Шарлоту Корде, но только не Христа. Они берут то самое
лицо, которое нельзя брать для искусства, а потом…
Как ни низко он ценил способность понимания искусства Голенищевым, как ни ничтожно
было то справедливое замечание о верности выражения
лица Пилата как чиновника, как ни обидно
могло бы ему показаться высказывание первого такого ничтожного замечания, тогда как не говорилось о важнейших, Михайлов
был в восхищении от этого замечания.
— Да, но в таком случае, если вы позволите сказать свою мысль… Картина ваша так хороша, что мое замечание не
может повредить ей, и потом это мое личное мнение. У вас это другое. Самый мотив другой. Но возьмем хоть Иванова. Я полагаю, что если Христос сведен на степень исторического
лица, то лучше
было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.
«Не
может быть, чтоб это страшное тело
был брат Николай», подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал
лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение
лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело
было живой брат.
Лакей, подававший в общей зале обед инженерам, несколько раз с сердитым
лицом приходил на ее зов и не
мог не исполнить ее приказания, так как она с такою ласковою настоятельностью отдавала их, что никак нельзя
было уйти от нее.
— Я спрашивала доктора: он сказал, что он не
может жить больше трех дней. Но разве они
могут знать? Я всё-таки очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на мужа из-за волос. — Всё
может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее
лице всегда бывало, когда она говорила о религии.
Было у Алексея Александровича много таких людей, которых он
мог позвать к себе обедать, попросить об участии в интересовавшем его деле, о протекции какому-нибудь искателю, с которыми он
мог обсуждать откровенно действия других
лиц и высшего правительства; но отношения к этим
лицам были заключены в одну твердо определенную обычаем и привычкой область, из которой невозможно
было выйти.
«Я совсем здорова и весела. Если ты за меня боишься, то
можешь быть еще более спокоен, чем прежде. У меня новый телохранитель, Марья Власьевна (это
была акушерка, новое, важное
лицо в семейной жизни Левина). Она приехала меня проведать. Нашла меня совершенно здоровою, и мы оставили ее до твоего приезда. Все веселы, здоровы, и ты, пожалуйста, не торопись, а если охота хороша, останься еще день».
Садовник с удивлением видел, несмотря на то, что ничего не гналось зa ними, и что бежать не от чего
было, и что ничего они особенно радостного не
могли найти на лавочке, — садовник видел, что они вернулись домой мимо него с успокоенными, сияющими
лицами.
Было ли в
лице Левина что-нибудь особенное, или сам Васенька почувствовал, что ce petit brin de cour, [приволакивание,] который он затеял,
был неуместен в этой семье, но он
был несколько (сколько
может быть светский человек) смущен входом Левина.
Она видела по
лицу Вронского, что ему чего-то нужно
было от нее. Она не ошиблась. Как только они вошли через калитку опять в сад, он посмотрел в ту сторону, куда пошла Анна, и, убедившись, что она не
может ни слышать, ни видеть их, начал...
Он поспешно вскочил, не чувствуя себя и не спуская с нее глаз, надел халат и остановился, всё глядя на нее. Надо
было итти, но он не
мог оторваться от ее взгляда. Он ли не любил ее
лица, не знал ее выражения, ее взгляда, но он никогда не видал ее такою. Как гадок и ужасен он представлялся себе, вспомнив вчерашнее огорчение ее, пред нею, какою она
была теперь! Зарумянившееся
лицо ее, окруженное выбившимися из-под ночного чепчика мягкими волосами, сияло радостью и решимостью.