Неточные совпадения
—
Я не
во время, кажется, слишком рано, — сказал он, оглянув пустую гостиную. Когда он увидал, что его ожидания сбылись, что ничто не мешает ему высказаться, лицо его сделалось мрачно.
Я чувствую, что у
меня есть сердце и что есть
во мне много хорошего, Эти милые влюбленные глаза!
—
Я не знаю, — отвечал Вронский, — отчего это
во всех Москвичах, разумеется, исключая тех, с кем говорю, — шутливо вставил он, — есть что-то резкое. Что-то они всё на дыбы становятся, сердятся, как будто всё хотят дать почувствовать что-то…
— Во-первых, никогда; а во-вторых, если б это и было, то зачем
мне это?
«Да, что-то есть
во мне противное, отталкивающее,—думал Левин, вышедши от Щербацких и пешком направляясь к брату.
— Ах, не слушал бы! — мрачно проговорил князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала
меня на это, то
я тебе скажу, кто виноват
во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть,
я — старик, но
я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
Как будто всё, что было хорошего
во мне, всё спряталось, а осталось одно самое гадкое.
— Нельзя;
я еду
во Французский театр.
«
Я согласен, что поступок их нехорош, но прошу вас принять
во внимание недоразумение, молодость; потом молодые люди только позавтракали.
«
Я должен сказать и высказать следующее: во-первых, объяснение значения общественного мнения и приличия; во-вторых, религиозное объяснение значения брака; в-третьих, если нужно, указание на могущее произойти несчастье для сына; в-четвертых, указание на ее собственное несчастье».
— Входить
во все подробности твоих чувств
я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но
я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
— Оттого, что
я лакею не подам руки, а лакей
во сто раз лучше.
— Твой брат был здесь, — сказал он Вронскому. — Разбудил
меня, чорт его возьми, сказал, что придет опять. — И он опять, натягивая одеяло, бросился на подушку. — Да оставь же, Яшвин, — говорил он, сердясь на Яшвина, тащившего с него одеяло. — Оставь! — Он повернулся и открыл глаза. — Ты лучше скажи, что выпить; такая гадость
во рту, что…
— Нет, право забыл. Или
я во сне видел? Постой, постой! Да что ж сердиться! Если бы ты, как
я вчера, выпил четыре бутылки на брата, ты бы забыл, где ты лежишь. Постой, сейчас вспомню!
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и народ коснеет в невежестве и остается
во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием,
я не знаю чем, чтоб это сделать.
— Ну, иди, иди, и
я сейчас приду к тебе, — сказал Сергей Иванович, покачивая головой, глядя на брата. — Иди же скорей, — прибавил он улыбаясь и, собрав свои книги, приготовился итти. Ему самому вдруг стало весело и не хотелось расставаться с братом. — Ну, а
во время дождя где ты был?
— Ну, так доволен своим днем. И
я тоже. Во-первых,
я решил две шахматные задачи, и одна очень мила, — открывается пешкой.
Я тебе покажу. А потом думал о нашем вчерашнем разговоре.
Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил всё, что было
во мне живого, что он ни разу и не подумал о том, что
я живая женщина, которой нужна любовь.
Я знаю его,
я знаю, что он, как рыба в воде, плавает и наслаждается
во лжи.
—
Во вторник
я буду в Петербурге, и всё решится.
— И
я не один, — продолжал Левин, —
я сошлюсь на всех хозяев, ведущих рационально дело; все, зa редкими исключениями, ведут дело в убыток. Ну, вы скажите, что̀ ваше хозяйство — выгодно? — сказал Левин, и тотчас же
во взгляде Свияжского Левин заметил то мимолетное выражение испуга, которое он замечал, когда хотел проникнуть далее приемных комнат ума Свияжского.
Что? Что такое страшное
я видел
во сне? Да, да. Мужик — обкладчик, кажется, маленький, грязный, со взъерошенною бородой, что-то делал нагнувшись и вдруг заговорил по-французски какие-то странные слова. Да, больше ничего не было
во сне, ― cказал он себе. ― Но отчего же это было так ужасно?» Он живо вспомнил опять мужика и те непонятные французские слова, которые призносил этот мужик, и ужас пробежал холодом по его спине.
― Да, сон, ― сказала она. ― Давно уж
я видела этот сон.
Я видела, что
я вбежала в свою спальню, что
мне нужно там взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это бывает
во сне, ― говорила она, с ужасом широко открывая глаза, ― и в спальне, в углу стоит что-то.
― Он копошится и приговаривает по-французски скоро-скоро и, знаешь, грассирует: «Il faut le battre le fer, le broyer, le pétrir…» [«Надо ковать железо, толочь его, мять…»] И
я от страха захотела проснуться, проснулась… но
я проснулась
во сне. И стала спрашивать себя, что это значит. И Корней
мне говорит: «родами, родами умрете, родами, матушка»… И
я проснулась…
— Да
я был в Германии, в Пруссии,
во Франции, в Англии, но не в столицах, а в фабричных городах, и много видел нового. И рад, что был.
— Дарья Александровна! — сказал он, теперь прямо взглянув в доброе взволнованное лицо Долли и чувствуя, что язык его невольно развязывается. —
Я бы дорого дал, чтобы сомнение еще было возможно. Когда
я сомневался,
мне было тяжело, но легче, чем теперь. Когда
я сомневался, то была надежда; но теперь нет надежды, и
я всё-таки сомневаюсь
во всем.
Я так сомневаюсь
во всем, что
я ненавижу сына и иногда не верю, что это мой сын.
Я очень несчастлив.
Но
во мне есть другая,
я ее боюсь — она полюбила того, и
я хотела возненавидеть тебя и не могла забыть про ту, которая была прежде.
Я не виню вас, и Бог
мне свидетель, что
я, увидев вас
во время вашей болезни, от всей души решился забыть всё, что было между нами, и начать новую жизнь.
—
Я сомневался,
я сомневаюсь
во всем, — проговорил Левин неприятным для себя голосом и замолчал.
— Мой главный грех есть сомнение.
Я во всем сомневаюсь и большею частью нахожусь в сомнении.
—
Я во всем сомневаюсь.
Я сомневаюсь иногда даже в существовании Бога, — невольно сказал Левин и ужаснулся неприличию того, что он говорил. Но на священника слова Левина не произвели, как казалось, впечатления.
«Но знаю ли
я ее мысли, ее желания, ее чувства?» вдруг шепнул ему какой-то голос. Улыбка исчезла с его лица, и он задумался. И вдруг на него нашло странное чувство. На него нашел страх и сомнение, сомнение
во всем.
— Да… нет, — говорил Левин, путаясь в словах. — Как же ты не дал знать прежде, то есть
во время еще моей свадьбы?
Я наводил справки везде.
— Вы найдете опору, ищите ее не
во мне, хотя
я прошу вас верить в мою дружбу, — сказала она со вздохом. — Опора наша есть любовь, та любовь, которую Он завещал нам. Бремя Его легко, — сказала она с тем восторженным взглядом, который так знал Алексей Александрович. — Он поддержит вас и поможет вам.
—
Я понимаю, друг мой, — сказала графиня Лидия Ивановна. —
Я всё понимаю. Помощь и утешение вы найдете не
во мне, но
я всё-таки приехала только затем, чтобы помочь вам, если могу. Если б
я могла снять с вас все эти мелкие унижающие заботы…
Я понимаю, что нужно женское слово, женское распоряжение. Вы поручаете
мне?
Вы не можете себе представить ту жажду его видеть, которую
я испытываю, и потому не можете представить ту благодарность, которую
во мне возбудит ваша помощь.
— То есть не здесь,
во дворце, а в Петербурге.
Я вчера встретил их, с Алексеем Вронским, bras dessus, bras dessous, [под-руку,] на Морской.
— Во-первых, не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. — А
во вторых, дорога не награда, а труд. И
я желал бы, чтобы ты понимал это. Вот если ты будешь трудиться, учиться для того, чтобы получить награду, то труд тебе покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя сознанием долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем в подписании ста восемнадцати бумаг), любя труд, ты в нем найдешь для себя награду.
«Эта холодность — притворство чувства, — говорила она себе. — Им нужно только оскорбить
меня и измучать ребенка, а
я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже
меня.
Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но
во что бы ни стало увидит сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
— Чувство мое не может измениться, вы знаете, но
я прошу не ездить, умоляю вас, — сказал он опять по-французски с нежною мольбой в голосе, но с холодностью
во взгляде.
— Да, но в ней нет этой действительности, как
во мне;
я понимаю, что он
меня никогда бы не полюбил. Она вся духовная…
— И что же может быть привлекательного
во мне, какая
я?..
— Постойте, постойте,
я знаю, что девятнадцать, — говорил Левин, пересчитывая
во второй раз неимеющих того значительного вида, какой они имели, когда вылетали, скрючившихся и ссохшихся, с запекшеюся кровью, со свернутыми на бок головками, дупелей и бекасов.
— Почему же ты думаешь, что
мне неприятна твоя поездка? Да если бы
мне и было это неприятно, то тем более
мне неприятно, что ты не берешь моих лошадей, — говорил он. — Ты
мне ни разу не сказала, что ты решительно едешь. А нанимать на деревне, во-первых, неприятно для
меня, а главное, они возьмутся, но не довезут. У
меня лошади есть. И если ты не хочешь огорчить
меня, то ты возьми моих.
Ведь ты знаешь,
я его видела, Сережу, — сказала Анна сощурившись, точно вглядываясь
во что-то далекое.
Во-первых, он не даст
мне его.
И так и не вызвав ее на откровенное объяснение, он уехал на выборы. Это было еще в первый раз с начала их связи, что он расставался с нею, не объяснившись до конца. С одной стороны, это беспокоило его, с другой стороны, он находил, что это лучше. «Сначала будет, как теперь, что-то неясное, затаенное, а потом она привыкнет.
Во всяком случае
я всё могу отдать ей, но не свою мужскую независимость», думал он.
— Ну,
во всяком случае
я заеду домой пред обедом, — сказал он, глядя на часы.
—
Я велел Соколову продать пшеницу и за мельницу взять вперед. Деньги будут
во всяком случае.
― Решительно исправляетесь, батюшка, приятно видеть, ― сказал Катавасов, встречая Левина в маленькой гостиной. ―
Я слышу звонок и думаю: не может быть, чтобы во-время… Ну что, каковы Черногорцы? По породе воины.