Неточные совпадения
Ответа не было, кроме
того общего ответа, который дает жизнь на все самые сложные и неразрешимые вопросы. Ответ этот: надо жить потребностями дня,
то есть забыться. Забыться сном уже нельзя, по крайней мере,
до ночи, нельзя уже вернуться к
той музыке, которую пели графинчики-женщины; стало быть, надо забыться сном жизни.
Он прочел письма. Одно было очень неприятное — от купца, покупавшего лес в имении жены. Лес этот необходимо было продать; но теперь,
до примирения с женой, не могло быть о
том речи. Всего же неприятнее тут было
то, что этим подмешивался денежный интерес в предстоящее дело его примирения с женою. И мысль, что он может руководиться этим интересом, что он для продажи этого леса будет искать примирения с женой, — эта мысль оскорбляла его.
— Уж прикажите за братом послать, — сказала она, — всё он изготовит обед; а
то, по вчерашнему,
до шести часов дети не евши.
«Если б они знали, — думал он, с значительным видом склонив голову при слушании доклада, — каким виноватым мальчиком полчаса
тому назад был их председатель!» — И глаза его смеялись при чтении доклада.
До двух часов занятия должны были итти не прерываясь, а в два часа — перерыв и завтрак.
Левин вдруг покраснел, но не так, как краснеют взрослые люди, — слегка, сами
того не замечая, но так, как краснеют мальчики, — чувствуя, что они смешны своей застенчивостью и вследствие
того стыдясь и краснея еще больше, почти
до слез. И так странно было видеть это умное, мужественное лицо в таком детском состоянии, что Облонский перестал смотреть на него.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку
до вечера. Прежде всего, для
того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить
то дело, для которого он приехал в Москву. От брата Левин поехал в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о
том, что означала эта перемена выражения на лице Кити, и
то уверял себя, что есть надежда,
то приходил в отчаяние и ясно видел, что его надежда безумна, а между
тем чувствовал себя совсем другим человеком, не похожим на
того, каким он был
до ее улыбки и слов:
до свидания.
Кити испытывала после обеда и
до начала вечера чувство, подобное
тому, какое испытывает юноша пред битвою. Сердце ее билось сильно, и мысли не могли ни на чем остановиться.
Между Нордстон и Левиным установилось
то нередко встречающееся в свете отношение, что два человека, оставаясь по внешности в дружелюбных отношениях, презирают друг друга
до такой степени, что не могут даже серьезно обращаться друг с другом и не могут даже быть оскорблены один другим.
И между ними составилось что-то в роде игры, состоящей в
том, чтобы как можно ближе сидеть подле тети, дотрогиваться
до нее, держать ее маленькую руку, целовать ее, играть с ее кольцом или хоть дотрогиваться
до оборки ее платья.
Он слушал разговор Агафьи Михайловны о
том, как Прохор Бога забыл, и на
те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет без просыпу и жену избил
до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
Увидев Алексея Александровича с его петербургски-свежим лицом и строго самоуверенною фигурой, в круглой шляпе, с немного-выдающеюся спиной, он поверил в него и испытал неприятное чувство, подобное
тому, какое испытал бы человек, мучимый жаждою и добравшийся
до источника и находящий в этом источнике собаку, овцу или свинью, которая и выпила и взмутила воду.
Но графиня Лидия Ивановна, всем
до нее не касавшимся интересовавшаяся, имела привычку никогда не слушать
того, что ее интересовало; она перебила Анну...
Узнав все новости, Вронский с помощию лакея оделся в мундир и поехал являться. Явившись, он намерен был съездить к брату, к Бетси и сделать несколько визитов с
тем, чтоб начать ездить в
тот свет, где бы он мог встречать Каренину. Как и всегда в Петербурге, он выехал из дома с
тем, чтобы не возвращаться
до поздней ночи.
Доктор между
тем с трудом удерживал выражение презрения к этому старому баричу и с трудом спускался
до низменности его понимания.
Третий круг наконец, где она имела связи, был собственно свет, — свет балов, обедов, блестящих туалетов, свет, державшийся одною рукой за двор, чтобы не спуститься
до полусвета, который члены этого круга думали, что презирали, но с которым вкусы у него были не только сходные, но одни и
те же.
— Любовь… — повторила она медленно, внутренним голосом, и вдруг, в
то же время, как она отцепила кружево, прибавила: — Я оттого и не люблю этого слова, что оно для меня слишком много значит, больше гораздо, чем вы можете понять, — и она взглянула ему в лицо. —
До свиданья!
— Ну, как я рад, что добрался
до тебя! Теперь я пойму, в чем состоят
те таинства, которые ты тут совершаешь. Но нет, право, я завидую тебе. Какой дом, как славно всё! Светло, весело, — говорил Степан Аркадьич, забывая, что не всегда бывает весна и ясные дни, как нынче. — И твоя нянюшка какая прелесть! Желательнее было бы хорошенькую горничную в фартучке; но с твоим монашеством и строгим стилем — это очень хорошо.
Он был
до такой степени переполнен чувством к Анне, что и не подумал о
том, который час и есть ли ему еще время ехать к Брянскому.
Он не хотел видеть и не видел, что в свете уже многие косо смотрят на его жену, не хотел понимать и не понимал, почему жена его особенно настаивала на
том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было
до лагеря полка Вронского.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «как допустить
до этого? как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда пала на его голову, он не только не думал о
том, как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
— Ну, так
до свиданья. Ты заедешь чай пить, и прекрасно! — сказала она и вышла, сияющая и веселая. Но, как только она перестала видеть его, она почувствовала
то место на руке, к которому прикоснулись его губы, и с отвращением вздрогнула.
И, откинувшись в угол кареты, она зарыдала, закрываясь руками. Алексей Александрович не пошевелился и не изменил прямого направления взгляда. Но всё лицо его вдруг приняло торжественную неподвижность мертвого, и выражение это не изменилось во всё время езды
до дачи. Подъезжая к дому, он повернул к ней голову всё с
тем же выражением.
Ей открылось
то, что, кроме жизни инстинктивной, которой
до сих пор отдавалась Кити, была жизнь духовная.
Но Кити в каждом ее движении, в каждом слове, в каждом небесном, как называла Кити, взгляде ее, в особенности во всей истории ее жизни, которую она знала чрез Вареньку, во всем узнавала
то, «что было важно» и чего она
до сих пор не знала.
Кити называла ему
те знакомые и незнакомые лица, которые они встречали. У самого входа в сад они встретили слепую М-mе Berthe с проводницей, и князь порадовался на умиленное выражение старой Француженки, когда она услыхала голос Кити. Она тотчас с французским излишеством любезности заговорила с ним, хваля его зa
то, что у него такая прекрасная дочь, и в глаза превознося
до небес Кити и называя ее сокровищем, перлом и ангелом-утешителем.
— А вы еще
до болезни знали ее, князь,
то есть прежде, чем она слегла?
— По делом за
то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не от сердца. Какое мне дело было
до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала
то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
— Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что же делать, что я дурная? Этого бы не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду какая есть, но не буду притворяться. Что мне зa дело
до Анны Павловны! Пускай они живут как хотят, и я как хочу. Я не могу быть другою… И всё это не
то, не
то!..
Было
то время года, перевал лета, когда урожай нынешнего года уже определился, когда начинаются заботы о посеве будущего года и подошли покосы, когда рожь вся выколосилась и, серо зеленая, не налитым, еще легким колосом волнуется по ветру, когда зеленые овсы, с раскиданными по ним кустами желтой травы, неровно выкидываются по поздним посевам, когда ранняя гречиха уже лопушится, скрывая землю, когда убитые в камень скотиной пары́ с оставленными дорогами, которые не берет соха, вспаханы
до половины; когда присохшие вывезенные кучи навоза пахнут по зарям вместе с медовыми травами, и на низах, ожидая косы, стоят сплошным морем береженые луга с чернеющимися кучами стеблей выполонного щавельника.
В конце мая, когда уже всё более или менее устроилось, она получила ответ мужа на свои жалобы о деревенских неустройствах. Он писал ей, прося прощения в
том, что не обдумал всего, и обещал приехать при первой возможности. Возможность эта не представилась, и
до начала июня Дарья Александровна жила одна в деревне.
Воз был увязан. Иван спрыгнул и повел за повод добрую, сытую лошадь. Баба вскинула на воз грабли и бодрым шагом, размахивая руками, пошла к собравшимся хороводом бабам. Иван, выехав на дорогу, вступил в обоз с другими возами. Бабы с граблями на плечах, блестя яркими цветами и треща звонкими, веселыми голосами, шли позади возов. Один грубый, дикий бабий голос затянул песню и допел ее
до повторенья, и дружно, в раз, подхватили опять с начала
ту же песню полсотни разных, грубых и тонких, здоровых голосов.
Разве я не знаю вперед, что мои друзья никогда не допустят меня
до дуэли — не допустят
того, чтобы жизнь государственного человека, нужного России, подверглась опасности?
Будет
то, что я, зная вперед
то, что никогда дело не дойдет
до опасности, захотел только придать себе этим вызовом некоторый ложный блеск.
Действительно, за чаем, который им принесли на столике — подносе в прохладную маленькую гостиную, между двумя женщинами завязался a cosy chat, какой и обещала княгиня Тверская
до приезда гостей. Они пересуживали
тех, кого ожидали, и разговор остановился на Лизе Меркаловой.
Очень может быть, что благовидное лицо бабы в калошках много содействовало
тому впечатлению благоустройства, которое произвел на Левина этот крестьянский дом, но впечатление это было так сильно, что Левин никак не мог отделаться от него. И всю дорогу от старика
до Свияжского нет-нет и опять вспоминал об этом хозяйстве, как будто что-то в этом впечатлении требовало его особенного внимания.
Кроме
того, этот вопрос со стороны Левина был не совсем добросовестен. Хозяйка зa чаем только что говорила ему, что они нынче летом приглашали из Москвы Немца, знатока бухгалтерии, который за пятьсот рублей вознаграждения учел их хозяйство и нашел, что оно приносит убытка 3000 с чем-то рублей. Она не помнила именно сколько, но, кажется, Немец высчитал
до четверти копейки.
Когда он, в
тот же вечер, как приехал домой, сообщил приказчику свои планы, приказчик с видимым удовольствием согласился с
тою частью речи, которая показывала, что всё делаемое
до сих пор было вздор и невыгодно.
Что же касалось
до предложения, сделанного Левиным, — принять участие, как пайщику, вместе с работниками во всем хозяйственном предприятии, —
то приказчик на это выразил только большое уныние и никакого определенного мнения, а тотчас заговорил о необходимости на завтра свезти остальные снопы ржи и послать двоить, так что Левин почувствовал, что теперь не
до этого.
Правда, что на скотном дворе дело шло
до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и в старину, и нисколько не интересовался
тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Кроме
того, мужики эти всё откладывали под разными предлогами условленную с ними постройку на этой земле скотного двора и риги и оттянули
до зимы.
Он перечитал книги, данные ему Свияжским, и, выписав
то, чего у него не было, перечитал и политико-экономические и социалистические книги по этому предмету и, как он ожидал, ничего не нашел такого, что относилось бы
до предпринятого им дела.
После наряда,
то есть распоряжений по работам завтрашнего дня, и приема всех мужиков, имевших
до него дела, Левин пошел в кабинет и сел за работу. Ласка легла под стол; Агафья Михайловна с чулком уселась на своем месте.
Вернувшись домой, Вронский нашел у себя записку от Анны. Она писала: «Я больна и несчастлива. Я не могу выезжать, но и не могу долее не видать вас. Приезжайте вечером. В семь часов Алексей Александрович едет на совет и пробудет
до десяти». Подумав с минуту о странности
того, что она зовет его прямо к себе, несмотря на требование мужа не принимать его, он решил, что поедет.
В новых судебных учреждениях он не одобрял
тех условий, в которые была поставлена адвокатура. Но он
до сих пор не имел дела
до адвокатуры и потому не одобрял ее только теоретически; теперь же неодобрение его еще усилилось
тем неприятным впечатлением, которое он получил в приемной адвоката.
Меры эти, доведенные
до крайности, вдруг оказались так глупы, что в одно и
то же время и государственные люди, и общественное мнение, и умные дамы, и газеты, — всё обрушилось на эти меры, выражая свое негодование и против самих мер и против их признанного отца, Алексея Александровича.
Отъезд Алексея Александровича наделал много шума,
тем более что он при самом отъезде официально возвратил при бумаге прогонные деньги, выданные ему на двенадцать лошадей для проезда
до места назначения.
Кроме
того, новый начальник этот еще имел репутацию медведя в обращении и был, по слухам, человек совершенно противоположного направления
тому, к которому принадлежал прежний начальник и
до сих пор принадлежал сам Степан Аркадьич.
Она обрадовалась и смутилась от своей радости
до такой степени, что была минута, именно
та, когда он подходил к хозяйке и опять взглянул на нее, что и ей, и ему, и Долли, которая всё видела, казалось, что она не выдержит и заплачет.
Песцов любил рассуждать
до конца и не удовлетворился словами Сергея Ивановича,
тем более что он почувствовал несправедливость своего мнения.