Морозно.
Дорога бела и гладка, // Ни тучи на всем небосклоне… // Обмерзли усы, борода ямщика, // Дрожит он в своем балахоне. // Спина его, плечи и шапка в снегу, // Хрипит он, коней понукая, // И кашляют кони его на бегу, // Глубоко и трудно вздыхая…
За ним следовал другой господин, уже во фраке и в весьма открытом жилете, из-под которого виднелось
дорогое белье с брильянтовыми запонками, — господин с лицом корявым и с какою-то совершенно круглою головою, плотно посаженною в высокие, крепко накрахмаленные воротнички.
Только один мальчик с пальчик не плакал. Он кричал своим тоненьким голосом: «Перестаньте плакать, я вас выведу из лесу»; но братья так громко плакали, что не слышали его. Когда они услышали его, он рассказал им, что он накидал на
дороге белых камушков и выведет их из леса; они обрадовались и пошли за ним. Мальчик с пальчик шел с камушка на камушек и так довел их до дома.
Неточные совпадения
Белей и чище снегов были на нем воротнички и манишка, и, несмотря на то что был он с
дороги, ни пушинки не село к нему на фрак, — хоть на именинный обед!
Сказавши это, старик вышел. Чичиков задумался. Значенье жизни опять показалось немаловажным. «Муразов прав, — сказал он, — пора на другую
дорогу!» Сказавши это, он вышел из тюрьмы. Часовой потащил за ним шкатулку, другой — чемодан
белья. Селифан и Петрушка обрадовались, как бог знает чему, освобожденью барина.
Сначала он не чувствовал ничего и поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города; но когда увидел, что город уже давно скрылся, ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов, не было видно и даже
белые верхушки каменных церквей давно ушли в землю, он занялся только одной
дорогою, посматривал только направо и налево, и город N. как будто не бывал в его памяти, как будто проезжал он его давно, в детстве.
Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были его пожитки: прежде всего чемодан из
белой кожи, несколько поистасканный, показывавший, что был не в первый раз в
дороге.
И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди
бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где
дорога?