Неточные совпадения
«Да, да, как это было? — думал он, вспоминая сон. — Да, как это было? Да! Алабин давал обед
в Дармштадте; нет, не
в Дармштадте, а что-то американское. Да, но там Дармштадт был
в Америке. Да, Алабин давал обед на стеклянных столах, да, — и столы пели: Il mio tesoro, [Мое сокровище,] и не Il mio tesoro, a что-то
лучше, и какие-то маленькие графинчики, и они же женщины», вспоминал он.
Он раскаивался только
в том, что не умел
лучше скрыть от жены.
Степан Аркадьич получал и читал либеральную газету, не крайнюю, но того направления, которого держалось большинство. И, несмотря на то, что ни наука, ни искусство, ни политика собственно не интересовали его, он твердо держался тех взглядов на все эти предметы, каких держалось большинство и его газета, и изменял их, только когда большинство изменяло их, или,
лучше сказать, не изменял их, а они сами
в нем незаметно изменялись.
Либеральная партия говорила или,
лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли
в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
Была пятница, и
в столовой часовщик Немец заводил часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на всю жизнь, чтобы заводить часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил
хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
Степан Аркадьич
в школе учился хорошо, благодаря своим
хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из последних; но, несмотря на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и с
хорошим жалованьем место начальника
в одном из московских присутствий.
Одна треть государственных людей, стариков, были приятелями его отца и знали его
в рубашечке; другая треть были с ним на «ты», а третья — были
хорошие знакомые; следовательно, раздаватели земных благ
в виде мест, аренд, концессий и тому подобного были все ему приятели и не могли обойти своего; и Облонскому не нужно было особенно стараться, чтобы получить выгодное место; нужно было только не отказываться, не завидовать, не ссориться, не обижаться, чего он, по свойственной ему доброте, никогда и не делал.
— Если тебе хочется, съезди, но я не советую, — сказал Сергей Иванович. — То есть,
в отношении ко мне, я этого не боюсь, он тебя не поссорит со мной; но для тебя, я советую тебе
лучше не ездить. Помочь нельзя. Впрочем, делай как хочешь.
Когда же появился Вронский, она еще более была рада, утвердившись
в своем мнении, что Кити должна сделать не просто
хорошую, но блестящую партию.
Жених, о котором было всё уже вперед известно, приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было
хорошее; потом
в назначенный день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение.
Взойдя наверх одеться для вечера и взглянув
в зеркало, она с радостью заметила, что она
в одном из своих
хороших дней и
в полном обладании всеми своими силами, а это ей так нужно было для предстоящего: она чувствовала
в себе внешнюю тишину и свободную грацию движений.
Есть люди, которые, встречая своего счастливого
в чем бы то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего
хорошего, что есть
в нем, и видеть
в нем одно дурное; есть люди, которые, напротив, более всего желают найти
в этом счастливом сопернике те качества, которыми он победил их, и ищут
в нем со щемящею болью
в сердце одного
хорошего.
Левин
в тысячу раз
лучше человек.
Если б он мог слышать, что говорили ее родители
в этот вечер, если б он мог перенестись на точку зрения семьи и узнать, что Кити будет несчастна, если он не женится на ней, он бы очень удивился и не поверил бы этому. Он не мог поверить тому, что то, что доставляло такое большое и
хорошее удовольствие ему, а главное ей, могло быть дурно. Еще меньше он мог бы поверить тому, что он должен жениться.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам
лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо
в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
— Я о ней ничего, кроме самого
хорошего, не знаю, и
в отношении к себе я видела от нее только ласку и дружбу».
— Но, Долли, что же делать, что же делать? Как
лучше поступить
в этом ужасном положении? — вот о чем надо подумать.
— Отдыхаешь, вальсируя с вами, — сказал он ей, пускаясь
в первые небыстрые шаги вальса. — Прелесть, какая легкость, précision, [точность,] — говорил он ей то, что говорил почти всем
хорошим знакомым.
Левин чувствовал, что брат Николай
в душе своей,
в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват
в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть
хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая
в одиннадцатом часу к гостинице, указанной на адресе.
— Да расскажи мне, что делается
в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй
в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда приеду к тебе, если твоя жена будет
хорошая.
— Да ты думаешь, она ничего не понимает? — сказал Николай. — Она всё это понимает
лучше всех нас. Правда, что есть
в ней что-то
хорошее, милое?
— Соскучился, Агафья Михайловна.
В гостях хорошо, а дома
лучше, — отвечал он ей и прошел
в кабинет.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив голову на высунувшуюся заднюю лапу. И
в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и,
лучше уложив около старых зуб липкие губы, затихла
в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
— Впрочем, Анна, по правде тебе сказать, я не очень желаю для Кити этого брака. И
лучше, чтоб это разошлось, если он, Вронский, мог влюбиться
в тебя
в один день.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась
в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу
в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась
в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь,
хорошая и привычная, по старому».
Она воображала его
лучше, чем он был
в действительности.
Она знала тоже, что действительно его интересовали книги политические, философские, богословские, что искусство было по его натуре совершенно чуждо ему, но что, несмотря на это, или
лучше вследствие этого, Алексей Александрович не пропускал ничего из того, что делало шум
в этой области, и считал своим долгом всё читать.
«Всё-таки он
хороший человек, правдивый, добрый и замечательный
в своей сфере, — говорила себе Анна, вернувшись к себе, как будто защищая его пред кем-то, кто обвинял его и говорил, что его нельзя любить. Но что это уши у него так странно выдаются! Или он обстригся?»
Ей всегда казалось, что он
лучше всех
в семье понимает ее, хотя он мало говорил о ней.
— Ах, можно ли так подкрадываться? Как вы меня испугали, — отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимаете
в музыке.
Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну, какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
И, выйдя на двор, Левин, как дерево весною, еще не знающее, куда и как разрастутся его молодые побеги и ветви, заключенные
в налитых почках, сам не знал хорошенько, за какие предприятия
в любимом его хозяйстве он примется теперь, но чувствовал, что он полон планов и предположений самых
хороших.
— Ах, эти мне сельские хозяева! — шутливо сказал Степан Аркадьич. — Этот ваш тон презрения к нашему брату городским!… А как дело сделать, так мы
лучше всегда сделаем. Поверь, что я всё расчел, — сказал он, — и лес очень выгодно продан, так что я боюсь, как бы тот не отказался даже. Ведь это не обидной лес, — сказал Степан Аркадьич, желая словом обидной совсем убедить Левина
в несправедливости его сомнений, — а дровяной больше. И станет не больше тридцати сажен на десятину, а он дал мне по двести рублей.
— Успокойся, милая, успокойся! — сказал он, погладив ее еще рукой по заду, и с радостным сознанием, что лошадь
в самом
хорошем состоянии, вышел из денника.
И ему
в первый раз пришла
в голову ясная мысль о том, что необходимо прекратить эту ложь, и чем скорее, тем
лучше. «Бросить всё ей и мне и скрыться куда-нибудь одним с своею любовью», сказал он себе.
— Из всякого положения есть выход. Нужно решиться, — сказал он. — Всё
лучше, чем то положение,
в котором ты живешь. Я ведь вижу, как ты мучаешься всем, и светом, и сыном, и мужем.
И кучки и одинокие пешеходы стали перебегать с места на место, чтобы
лучше видеть.
В первую же минуту собранная кучка всадников растянулась, и видно было, как они по два, по три и один за другим близятся к реке. Для зрителей казалось, что они все поскакали вместе; но для ездоков были секунды разницы, имевшие для них большое значение.
Мадам Шталь принадлежала к высшему обществу, но она была так больна, что не могла ходить, и только
в редкие
хорошие дни появлялась на водах
в колясочке.
Кити еще более стала умолять мать позволить ей познакомиться с Варенькой. И, как ни неприятно было княгине как будто делать первый шаг
в желании познакомиться с г-жею Шталь, позволявшею себе чем-то гордиться, она навела справки о Вареньке и, узнав о ней подробности, дававшие заключить, что не было ничего худого, хотя и
хорошего мало,
в этом знакомстве, сама первая подошла к Вареньке и познакомилась с нею.
Узнав все эти подробности, княгиня не нашла ничего предосудительного
в сближении своей дочери с Варенькой, тем более что Варенька имела манеры и воспитание самые
хорошие: отлично говорила по-французски и по-английски, а главное — передала от г-жи Шталь сожаление, что она по болезни лишена удовольствия познакомиться с княгиней.
Он постоянно наблюдал и узнавал всякого рода людей и
в том числе людей-мужиков, которых он считал
хорошими и интересными людьми, и беспрестанно замечал
в них новые черты, изменял о них прежние суждения и составлял новые.
Радости эти были так мелки, что они незаметны были, как золото
в песке, и
в дурные минуты она видела одни горести, один песок; но были и
хорошие минуты, когда она видела одни радости, одно золото.
Дарья Александровна выглянула вперед и обрадовалась, увидав
в серой шляпе и сером пальто знакомую фигуру Левина, шедшего им навстречу. Она и всегда рада ему была, но теперь особенно рада была, что он видит ее во всей ее славе. Никто
лучше Левина не мог понять ее величия.
«Без сомнения, наше общество еще так дико (не то, что
в Англии), что очень многие», — и
в числе этих многих были те, мнением которых Алексей Александрович особенно дорожил, — «посмотрят на дуэль с
хорошей стороны; но какой результат будет достигнут?
— Муж? Муж Лизы Меркаловой носит за ней пледы и всегда готов к услугам. А что там дальше
в самом деле, никто не хочет знать. Знаете,
в хорошем обществе не говорят и не думают даже о некоторых подробностях туалета. Так и это.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем
в особенности раздражило его, что
в нем были намеки на то, что она готова была помогать ему для успеха
в свете и на службе, а не для жизни, которая скандализировала всё
хорошее общество.
— Не думаю, опять улыбаясь, сказал Серпуховской. — Не скажу, чтобы не стоило жить без этого, но было бы скучно. Разумеется, я, может быть, ошибаюсь, но мне кажется, что я имею некоторые способности к той сфере деятельности, которую я избрал, и что
в моих руках власть, какая бы она ни была, если будет, то будет
лучше, чем
в руках многих мне известных, — с сияющим сознанием успеха сказал Серпуховской. — И потому, чем ближе к этому, тем я больше доволен.
И тут же
в его голове мелькнула мысль о том, что ему только что говорил Серпуховской и что он сам утром думал — что
лучше не связывать себя, — и он знал, что эту мысль он не может передать ей.
Лошадей опоит, сбрую
хорошую оборвет, колесо шинованное сменит, пропьет,
в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать.
— Ах, рента! — с ужасом воскликнул Левин. — Может быть, есть рента
в Европе, где земля стала
лучше от положенного на нее труда, но у нас вся земля становится хуже от положенного труда, т. е. что ее выпашут, — стало быть, нет ренты.
Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не
лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и требовал жалованья, как и
в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.