Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести
без боли в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему
все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
— Да, но
без шуток, — продолжал Облонский. — Ты пойми, что женщина, милое, кроткое, любящее существо, бедная, одинокая и
всем пожертвовала. Теперь, когда уже дело сделано, — ты пойми, — неужели бросить ее? Положим: расстаться, чтобы не разрушить семейную жизнь; но неужели не пожалеть ее, не устроить, не смягчить?
— Да, я его знаю. Я не могла
без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше
всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит»,
всё говорит он.
Она знала Анну Аркадьевну, но очень мало, и ехала теперь к сестре не
без страху пред тем, как ее примет эта петербургская светская дама, которую
все так хвалили.
Любовь к женщине он не только не мог себе представить
без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которогo зависело
всё ее счастье. И теперь от этого нужно было отказаться!
Он слушал разговор Агафьи Михайловны о том, как Прохор Бога забыл, и на те деньги, что ему подарил Левин, чтобы лошадь купить, пьет
без просыпу и жену избил до смерти; он слушал и читал книгу и вспоминал
весь ход своих мыслей, возбужденных чтением.
—
Без тебя Бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна! — сказала Долли. — У тебя
всё в душе ясно и хорошо.
Обдумав
всё, полковой командир решил оставить дело
без последствий, но потом ради удовольствия стал расспрашивать Вронского о подробностях его свиданья и долго не мог удержаться от смеха, слушая рассказ Вронского о том, как затихавший титулярный советник вдруг опять разгорался, вспоминая подробности дела, и как Вронский, лавируя при последнем полуслове примирения, ретировался, толкая вперед себя Петрицкого.
Возку навоза начать раньше, чтобы до раннего покоса
всё было кончено. А плугами пахать
без отрыву дальнее поле, так чтобы продержать его черным паром. Покосы убрать
все не исполу, а работниками.
Ливень был непродолжительный, и, когда Вронский подъезжал на
всей рыси коренного, вытягивавшего скакавших уже
без вожжей по грязи пристяжных, солнце опять выглянуло, и крыши дач, старые липы садов по обеим сторонам главной улицы блестели мокрым блеском, и с ветвей весело капала, а с крыш бежала вода.
Всё это она говорила весело, быстро и с особенным блеском в глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее слова и придавал им только тот прямой смысл, который они имели. И он отвечал ей просто, хотя и шутливо. Во
всем разговоре этом не было ничего особенного, но никогда после
без мучительной боли стыда Анна не могла вспомнить
всей этой короткой сцены.
«Да, — вспоминала она, что-то было ненатуральное в Анне Павловне и совсем непохожее на ее доброту, когда она третьего дня с досадой сказала: «Вот,
всё дожидался вас, не хотел
без вас пить кофе, хотя ослабел ужасно».
Она как будто очнулась; почувствовала
всю трудность
без притворства и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала
всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это, и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
—…мрет
без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и народ коснеет в невежестве и остается во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому, и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть
всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
Чем долее Левин косил, тем чаще и чаще он чувствовал минуты забытья, при котором уже не руки махали косой, а сама коса двигала за собой
всё сознающее себя, полное жизни тело, и, как бы по волшебству,
без мысли о ней, работа правильная и отчетливая делалась сама собой. Это были самые блаженные минуты.
В то время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной
всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности,
без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти
все деньги из дому, весело и приятно проводил время и на скачках и на дачах, Долли с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
Всё шло хорошо и дома; но за завтраком Гриша стал свистать и, что было хуже
всего, не послушался Англичанки, и был оставлен
без сладкого пирога. Дарья Александровна не допустила бы в такой день до наказания, если б она была тут; но надо было поддержать распоряжение Англичанки, и она подтвердила ее решение, что Грише не будет сладкого пирога. Это испортило немного общую радость.
По неопределенным ответам на вопрос о том, сколько было сена на главном лугу, по поспешности старосты, разделившего сено
без спросу, по
всему тону мужика Левин понял, что в этом дележе сена что-то нечисто, и решился съездить сам поверить дело.
Несмотря на уверения старосты о пухлявости сена и о том, как оно улеглось в стогах, и на его божбу о том, что
всё было по-божески, Левин настаивал на своем, что сено делили
без его приказа и что он потому не принимает этого сена зa пятьдесят возов в стогу.
Он чувствовал, что он глубже, чем когда-нибудь, вникал теперь в это усложнение и что в голове его нарождалась — он
без самообольщения мог сказать — капитальная мысль, долженствующая распутать
всё это дело, возвысить его в служебной карьере, уронить его врагов и потому принести величайшую пользу государству.
Отношения к мужу были яснее
всего. С той минуты, как Анна полюбила Вронского, он считал одно свое право на нее неотъемлемым. Муж был только излишнее и мешающее лицо.
Без сомнения, он был в жалком положении, но что было делать? Одно, на что имел право муж, это было на то, чтобы потребовать удовлетворения с оружием в руках, и на это Вронский был готов с первой минуты.
Если он при этом известии решительно, страстно,
без минуты колебания скажет ей: брось
всё и беги со мной!» — она бросит сына и уйдет с ним.
Он написал десять записок и
все разорвал и послал седло
без всякого ответа.
Он послал седло
без ответа и с сознанием, что он сделал что то стыдное, на другой же день, передав
всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Левину ясно было, что Свияжский знает такой ответ на жалобы помещика, который сразу уничтожит
весь смысл его речи, но что по своему положению он не может сказать этого ответа и слушает не
без удовольствия комическую речь помещика.
«Да, я должен был сказать ему: вы говорите, что хозяйство наше нейдет потому, что мужик ненавидит
все усовершенствования и что их надо вводить властью; но если бы хозяйство совсем не шло
без этих усовершенствований, вы бы были правы; но оно идет, и идет только там, где рабочий действует сообразно с своими привычками, как у старика на половине дороги.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался делать то, что он
всю жизнь пытался и не умел делать, и то, что, по его наблюдению, многие так хорошо умели делать и
без чего нельзя жить: он пытался говорить не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом и раздражается этим.
Все те вопросы о том, например, почему бывают неурожаи, почему жители держатся своих верований и т. п., вопросы, которые
без удобства служебной машины не разрешаются и не могут быть разрешены веками, получили ясное, несомненное разрешение.
Дарья Александровна, в своем парадном сером шелковом платье, очевидно озабоченная и детьми, которые должны обедать в детской одни, и тем, что мужа еще нет, не сумела
без него хорошенько перемешать
всё это общество.
Он сейчас уже и
без малейшего усилия исполнял то обещание, которое он дал ей — всегда думать хорошо про
всех людей и всегда
всех любить.
Он не ел целый день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он двигался
без усилия мышц и чувствовал, что
всё может сделать.
— Слава Богу, слава Богу, — заговорила она, — теперь
всё. готово. Только немножко вытянуть ноги. Вот так, вот прекрасно. Как эти цветы сделаны
без вкуса, совсем не похоже на фиалку, — говорила она, указывая на обои. — Боже мой! Боже мой. Когда это кончится? Дайте мне морфину. Доктор! дайте же морфину. О, Боже мой, Боже мой!
Доктор и доктора говорили, что это была родильная горячка, в которой из ста было 99 шансов, что кончится смертью.
Весь день был жар, бред и беспамятство. К полночи больная лежала
без чувств и почти
без пульса.
— Но он видит это и знает. И разве ты думаешь, что он не менее тебя тяготится этим? Ты мучишься, он мучится, и что же может выйти из этого? Тогда как развод развязывает
всё, — не
без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль и значительно посмотрел на нее.
Левин слушал слова, и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он, вспоминая
все свои недавние страхи и сомнения. Что я знаю? что я могу в этом страшном деле, — думал он, —
без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
Вронский сейчас же догадался, что Голенищев был один из таких, и потому вдвойне был рад ему. Действительно, Голенищев держал себя с Карениной, когда был введен к ней, так, как только Вронский мог желать этого. Он, очевидно,
без малейшего усилия избегал
всех разговоров, которые могли бы повести к неловкости.
— Положим, не завидует, потому что у него талант; но ему досадно, что придворный и богатый человек, еще граф (ведь они
всё это ненавидят)
без особенного труда делает то же, если не лучше, чем он, посвятивший на это
всю жизнь. Главное, образование, которого у него нет.
Но
без этого занятия жизнь его и Анны, удивлявшейся его разочарованию, показалась ему так скучна в итальянском городе, палаццо вдруг стал так очевидно стар и грязен, так неприятно пригляделись пятна на гардинах, трещины на полах, отбитая штукатурка на карнизах и так скучен стал
всё один и тот же Голенищев, итальянский профессор и Немец-путешественник, что надо было переменить жизнь.
Обольщение это было непродолжительно. Больной заснул спокойно, но чрез полчаса кашель разбудил его. И вдруг исчезли
все надежды и в окружающих его и в нем самом. Действительность страдания,
без сомнения, даже
без воспоминаний о прежних надеждах, разрушила их в Левине и Кити и в самом больном.
Он почувствовал, что ему не выдержать того всеобщего напора презрения и ожесточения, которые он ясно видел на лице и этого приказчика, и Корнея, и
всех без исключения, кого он встречал в эти два дня.
«Женатый заботится о мирском, как угодить жене, неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу», говорит апостол Павел, и Алексей Александрович, во
всех делах руководившийся теперь Писанием, часто вспоминал этот текст. Ему казалось, что, с тех пор как он остался
без жены, он этими самыми проектами более служил Господу, чем прежде.
Кроме шитья распашенок и вязанья свивальников, которым
все были заняты, нынче там варилось варенье по новой для Агафьи Михайловны методе,
без прибавления воды.
Агафья Михайловна, которой прежде было поручено это дело, считая, что то, что делалось в доме Левиных, не могло быть дурно, всё-таки налила воды в клубнику и землянику, утверждая, что это невозможно иначе; она была уличена в этом, и теперь варилась малина при
всех, и Агафья Михайловна должна была быть приведена к убеждению, что и
без воды варенье выйдет хорошо.
Другое: она была не только далека от светскости, но, очевидно, имела отвращение к свету, а вместе с тем знала свет и имела
все те приемы женщины хорошего общества,
без которых для Сергея Ивановича была немыслима подруга жизни.
Кити видела, что с мужем что-то сделалось. Она хотела улучить минутку поговорить с ним наедине, но он поспешил уйти от нее, сказав, что ему нужно в контору. Давно уже ему хозяйственные дела не казались так важны, как нынче. «Им там
всё праздник — думал он, — а тут дела не праздничные, которые не ждут и
без которых жить нельзя».
Было нечистое что-то в позе Васеньки, в его взгляде, в его улыбке. Левин видел даже что-то нечистое и в позе и во взгляде Кити. И опять свет померк в его глазах. Опять, как вчера, вдруг,
без малейшего перехода, он почувствовал себя сброшенным с высота счастья, спокойствия, достоинства в бездну отчаяния, злобы и унижения. Опять
все и
всё стали противны ему.
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни,
без детей, играют в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело.
Весь этот день ей
всё казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит
всё дело.
— Нет, ты мне всё-таки скажи… Ты видишь мою жизнь. Но ты не забудь, что ты нас видишь летом, когда ты приехала, и мы не одни… Но мы приехали раннею весной, жили совершенно одни и будем жить одни, и лучше этого я ничего не желаю. Но представь себе, что я живу одна
без него, одна, а это будет… Я по
всему вижу, что это часто будет повторяться, что он половину времени будет вне дома, — сказала она, вставая и присаживаясь ближе к Долли.
Вронский и Анна
всё в тех же условиях,
всё так же не принимая никаких мер для развода, прожили
всё лето и часть осени в деревне. Было между ними решено, что они никуда не поедут; но оба чувствовали, чем долее они жили одни, в особенности осенью и
без гостей, что они не выдержат этой жизни и что придется изменить ее.
Анна
без гостей
всё так же занималась собою и очень много занималась чтением — и романов и серьезных книг, какие были в моде.