— Да, я его знаю. Я не могла без жалости смотреть на него. Мы его обе знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его
мучают две вещи: то, что ему стыдно детей, и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит», всё говорит он.
— Душенька, Долли, я понимаю, но не
мучь себя. Ты так оскорблена, так возбуждена, что ты многое видишь не так.
Осталась одна коротконогая женщина, которая лежит потому, что дурно сложена, и
мучает безответную Вареньку за то, что та не так подвертывает ей плед.
— Ты не то хотела спросить? Ты хотела спросить про ее имя? Правда? Это
мучает Алексея. У ней нет имени. То есть она Каренина, — сказала Анна, сощурив глаза так, что только видны были сошедшиеся ресницы. — Впрочем, — вдруг просветлев лицом, — об этом мы всё переговорим после. Пойдем, я тебе покажу ее. Elle est très gentille. [Она очень мила.] Она ползает уже.