Неточные совпадения
В эту минуту из-за избы раздалось несколько выстрелов,
человек десять пеших
людей бросились с саблями на душегубцев, и в то же время всадники князя
Серебряного, вылетев из-за угла деревни, с криком напали на опричников.
— Ты кто, молодец? — спросил
Серебряный, — и зачем вступаешься за
людей, которые самого тебя прикрутили к седлу?
Серебряный никогда не видал этого
человека и удивился, что он называет его по имени.
— Божий
человек, — сказал
Серебряный, — я спрашивал, где живет боярин Морозов?
Когда
Серебряный отправился в Литву, Морозов воеводствовал где-то далеко; они не видались более десяти лет, но Дружина Андреевич мало переменился, был бодр по-прежнему, и князь с первого взгляда везде бы узнал его, ибо старый боярин принадлежал к числу тех
людей, которых личность глубоко врезывается в памяти.
Сердце
Серебряного надрывалось. Он хотел утешить Елену; но она рыдала все громче.
Люди могли ее услышать, подсмотреть князя и донести боярину.
Серебряный это понял и, чтобы спасти Елену, решился от нее оторваться.
Как ни бесстрашен бывает
человек, он никогда не равнодушен к мысли, что его ожидает близкая смерть, не славная смерть среди стука мечей или грома орудий, но темная и постыдная, от рук презренного палача. Видно,
Серебряный, проезжая мимо места казней, не умел подавить внутреннего волнения, и оно невольно отразилось на впечатлительном лице его; вожатые посмотрели на князя и усмехнулись.
Разговоры становились громче, хохот раздавался чаще, головы кружились.
Серебряный, всматриваясь в лица опричников, увидел за отдаленным столом молодого
человека, который несколько часов перед тем спас его от медведя. Князь спросил об нем у соседей, но никто из земских не знал его. Молодой опричник, облокотясь на стол и опустив голову на руки, сидел в задумчивости и не участвовал в общем веселье. Князь хотел было обратиться с вопросом к проходившему слуге, но вдруг услышал за собой...
Рыбы эти едва умещались на
серебряных и золотых тазах, которые вносили в столовую несколько
человек разом.
Серебряный молча поклонился Иоанну. Несколько
человек тотчас окружили его и вывели из палаты.
Между тем ближе и ближе слышались звон и бряцанье бубна;
человек двадцать всадников, а впереди Афанасий Иванович на статном караковом жеребце, в
серебряной сбруе, въехали шагом на двор Морозова.
Мысль простить
Серебряного мелькнула в душе его, но тотчас же уступила место убеждению, что Никита Романович принадлежит к числу
людей, которых не должно терпеть в государстве.
— Говорят про вас, — продолжал
Серебряный, — что вы бога забыли, что не осталось в вас ни души, ни совести. Так покажите ж теперь, что врут
люди, что есть у вас и душа и совесть. Покажите, что коли пошло на то, чтобы стоять за Русь да за веру, так и вы постоите не хуже стрельцов, не хуже опричников!
— Полно бога гневить, Максим Григорьич! — прервал его
Серебряный, — чем ты не брат мне? Знаю, что мой род честнее твоего, да то дело думное и разрядное; а здесь, перед татарами, в чистом поле, мы равны, Максим Григорьич, да везде равны, где стоим пред богом, а не пред
людьми. Побратаемся, Максим Григорьич!
Люди Басманова и разбойники окружили
Серебряного. Татары были разбиты наголову, многие отдались в плен, другие бежали. Максиму вырыли могилу и похоронили его честно. Между тем Басманов велел раскинуть на берегу речки свой персидский шатер, а дворецкий его, один из начальных
людей рати, доложил
Серебряному, что боярин бьет ему челом, просит не побрезгать походным обедом.
Странно сделалось
Серебряному в присутствии Басманова. Храбрость этого
человека и полувысказанное сожаление о своей постыдной жизни располагали к нему Никиту Романовича. Он даже готов был подумать, что Басманов в самом деле перед этим шутил или с досады клепал на себя, но последнее предложение его, сделанное, очевидно, не в шутку, возбудило в
Серебряном прежнее отвращение.
Вошло несколько
человек, вероятно ожидавших снаружи. Они загородили выход
Серебряному.
Никто из них не говорил ни с товарищами, ни с
Серебряным, который стоял в стороне, задумавшись и не обращая внимания на множество
людей, толпившихся у ворот и у калиток.
— А потому, государь, — выговорил
Серебряный, который тщетно старался прибрать выражения поприличнее, — потому, государь, что они, правда,
люди худые, а всё же лучше твоих кромешников!
В толпу разбойников незаметно втерся посторонний
человек лет шестидесяти, опрятно одетый, и старался, не показываясь царю, привлечь внимание
Серебряного. Уже несколько раз он из-за переднего ряда протягивал украдкою руку и силился поймать князя за полу, но, не достав его, опять прятался за разбойников.
— Михеич! — сказал
Серебряный, — сослужи мне службу. Я прежде утра выступить не властен; надо моим
людям царю крест целовать. Но ты сею же ночью поезжай одвуконь, не жалей ни себя, ни коней; попросись к боярыне, расскажи ей все; упроси ее, чтобы приняла меня, чтобы ни на что не решалась, не повидавшись со мною!
Легкий румянец пробежал по смуглому лицу Годунова, и в очах его блеснуло удовольствие. Примирить с своим образом действий такого
человека, как
Серебряный, было для него немалым торжеством и служило ему мерилом его обаятельной силы.
Несколько дней шел
Серебряный с своим отрядом. На одном ночлеге, откуда был поворот к девичьему монастырю, он оставил
людей своих и поехал один навстречу Михеичу, обещавшему привезти ему ответ от боярыни.
Ехал
Серебряный, понуря голову, и среди его мрачных дум, среди самой безнадежности светило ему, как дальняя заря, одно утешительное чувство. То было сознание, что он в жизни исполнил долг свой, насколько позволило ему умение, что он шел прямою дорогой и ни разу не уклонился от нее умышленно. Драгоценное чувство, которое, среди скорби и бед, как неотъемлемое сокровище, живет в сердце честного
человека и пред которым все блага мира, все, что составляет цель людских стремлений, — есть прах и ничто!
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, — продолжал он, вглядываясь в него, — как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то про Голубиную книгу рассказывал? Так, так, я тебя узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий
человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
Неточные совпадения
«Я ему подарю, — подумал он про себя, — карманные часы: они ведь хорошие,
серебряные часы, а не то чтобы какие-нибудь томпаковые или бронзовые; немножко поиспорчены, да ведь он себе переправит; он
человек еще молодой, так ему нужны карманные часы, чтобы понравиться своей невесте!
Гаврило. Да уж я, Василий Данилыч, все заготовлю, что требуется; у меня и кастрюлечка
серебряная водится для таких оказий, уж я и своих
людей с вами отпущу.
В купе вагона, кроме Самгина, сидели еще двое: гладенький старичок в поддевке, с большой
серебряной медалью на шее, с розовым личиком, спрятанным в седой бороде, а рядом с ним угрюмый усатый
человек с большим животом, лежавшим на коленях у него.
Самгин был голоден и находил, что лучше есть, чем говорить с полупьяным
человеком. Стратонов налил из черной бутылки в
серебряную стопку какой-то сильно пахучей жидкости.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой
человек в
серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в красном носке,
человек шевелил пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно: