Неточные совпадения
— Ох, князь! Горько вымолвить, страшно подумать! Не
по одним наветам наушническим стал царь проливать кровь неповинную. Вот хоть бы Басманов, новый кравчий царский, бил челом государю на князя Оболенского-Овчину в каком-то непригожем слове. Что ж сделал царь? За обедом своею
рукою вонзил князю нож в сердце!
— Кто этот отрок, что сидит
по правую
руку царя, такой бледный и пасмурный?
Но в это самое утро, когда гончие царевича дружно заливались в окрестностях Москвы, а внимание охотников, стоявших на лазах, было поглощено ожиданием, и каждый напрягал свое зрение, и ни один не заботился о том, что делали его товарищи, — в это время
по глухому проселку скакали, удаляясь от места охоты, Хомяк и Малюта, а промеж них со связанными
руками, прикрученный к седлу, скакал кто-то третий, которого лицо скрывал черный башлык, надвинутый до самого подбородка.
— Царь милостив ко всем, — сказал он с притворным смирением, — и меня жалует не
по заслугам. Не мне судить о делах государских, не мне царю указывать. А опричнину понять нетрудно: вся земля государева, все мы под его высокою
рукою; что возьмет государь на свой обиход, то и его, а что нам оставит, то наше; кому велит быть около себя, те к нему близко, а кому не велит, те далеко. Вот и вся опричнина.
Что возговорит Никита Романович:
«Ах ты гой еси, надёжа, православный царь!
Мы не станем
по царевиче панихиду петь,
А станем мы петь молебен заздравный!»
Он брал царевича за белу
руку,
Выводил из-за северных дверей.
Через несколько времени явилась Елена в богатом сарафане, сопровождаемая двумя сенными девушками; она держала в
руках золотой поднос с одною только чаркой. Гости встали. Дворецкий наполнил чарку тройным зеленчаком, Елена прикоснулась к ней губами и начала обносить ее кругом гостей, кланяясь каждому, малым обычаем, в пояс.
По мере того как гости выпивали чарку, дворецкий наполнял ее снова.
Недолго продолжалась между ними борьба. От сильного удара рукоятью сабли Морозов упал навзничь. Вяземский подбежал к боярыне, но лишь только кровавые
руки его коснулись ее одежды, она отчаянно вскрикнула и лишилась чувств. Князь схватил ее на
руки и помчался вниз
по лестнице, метя ступени ее распущенною косой.
Он понимал, что Серебряный его не обманет, что можно на него вернее положиться, чем на кого-либо из присяжных опричников, и ему приходило желание приблизить его к себе и сделать из него свое орудие; но вместе с тем он чувствовал, что орудие это, само
по себе надежное, может неожиданно ускользнуть из
рук его, и при одной мысли о такой возможности расположение его к Серебряному обращалось в ненависть.
В ту пору калечище берет Акундина за его белы
руки, молвит таково слово: „Ты гой еси, добрый молодец, назовись
по имени
по изотчеству!“ На те ли речи спросные говорит Акундин: „Родом я из Новагорода, зовут меня Акундин Акундиныч“.
Зазвенел тугой татарский лук, спела тетива, провизжала стрела, угодила Максиму в белу грудь, угодила каленая под самое сердце. Закачался Максим на седле, ухватился за конскую гриву; не хочется пасть добру молодцу, но доспел ему час, на роду написанный, и свалился он на сыру землю, зацепя стремя ногою. Поволок его конь
по чисту полю, и летит Максим, лежа навзничь, раскидав белые
руки, и метут его кудри мать сыру-земли, и бежит за ним
по полю кровавый след.
По другому знаку надлежало им скакать друг на друга, но, к изумлению всех, Вяземский закачался на седле и выпустил из
рук поводья. Он свалился бы на землю, если б поручник и стряпчий не подбежали и не помогли ему сойти с коня. Подоспевшие конюхи успели схватить аргамака под уздцы.
Вяземского отвели под
руки, и вскоре,
по приказанию его, глашатаи стали ходить вдоль цепи и кричать громким голосом...
Он стоял молча, вперив в Иоанна неподвижный, вопрошающий взор, как бы ожидая, что он одумается и возьмет назад свое слово. Но Василий Грязной,
по знаку царя, встал из-за стола и подошел к Дружине Андреевичу, держа в
руках пестрый кафтан, полупарчовый, полусермяжный, со множеством заплат, бубенчиков и колокольцев.
Вяземский, измученный пыткой, не имея силы стоять на ногах, поддерживаемый под
руки палачами, бросал дикие взгляды
по сторонам.
В большой кремлевской палате, окруженный всем блеском царского величия, Иван Васильевич сидел на престоле в Мономаховой шапке, в золотой рясе, украшенной образами и дорогими каменьями.
По правую его
руку стоял царевич Федор,
по левую Борис Годунов. Вокруг престола и дверей размещены были рынды, в белых атласных кафтанах, шитых серебром, с узорными топорами на плечах. Вся палата была наполнена князьями и боярами.
Глядя на царевича Феодора, нельзя было удержаться от мысли, что слабы те
руки, которым
по смерти Иоанна надлежало поддерживать государство.
И прошла про Ермака молва
по всему краю, что под его
руку сдаваться не тяжело; и много разных князьков тогда же сами к нему пришли и ясак принесли.
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя
по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул
рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Аммос Федорович. Помилуйте, как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и
руки по швам.)Не смею более беспокоить своим присутствием. Не будет ли какого приказанья?
Пусть каждый возьмет в
руки по улице… черт возьми,
по улице —
по метле! и вымели бы всю улицу, что идет к трактиру, и вымели бы чисто…
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч —
по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И
руки дрожат, и все помутилось.
Недурной наружности, в партикулярном платье, ходит этак
по комнате, и в лице этакое рассуждение… физиономия… поступки, и здесь (вертит
рукою около лба)много, много всего.