Неточные совпадения
Задумался он о покинутой
матери, о своем одиночестве, обо многом, в чем и сам не отдавал себе отчета; задумался и затянул, в раздумье, протяжную
песню…
Так, глядя на зелень, на небо, на весь божий мир, Максим пел о горемычной своей доле, о золотой волюшке, о
матери сырой дуброве. Он приказывал коню нести себя в чужедальнюю сторону, что без ветру сушит, без морозу знобит. Он поручал ветру отдать поклон
матери. Он начинал с первого предмета, попадавшегося на глаза, и высказывал все, что приходило ему на ум; но голос говорил более слов, а если бы кто услышал эту
песню, запала б она тому в душу и часто, в минуту грусти, приходила бы на память…
И дики тех ущелий племена, // Им бог — свобода, их закон — война, // Они растут среди разбоев тайных, // Жестоких дел и дел необычайных; // Там в колыбели
песни матерей // Пугают русским именем детей; // Там поразить врага не преступленье; // Верна там дружба, но вернее мщенье; // Там за добро — добро, и кровь — за кровь, // И ненависть безмерна, как любовь.
Неточные совпадения
Домой скотина гонится, // Дорога запылилася, // Запахло молоком. // Вздохнула
мать Митюхина: // — Хоть бы одна коровушка // На барский двор вошла! — // «Чу!
песня за деревнею, // Прощай, горю́шка бедная! // Идем встречать народ».
Как таблица на каменной скрижали, была начертана открыто всем и каждому жизнь старого Штольца, и под ней больше подразумевать было нечего. Но
мать, своими
песнями и нежным шепотом, потом княжеский, разнохарактерный дом, далее университет, книги и свет — все это отводило Андрея от прямой, начертанной отцом колеи; русская жизнь рисовала свои невидимые узоры и из бесцветной таблицы делала яркую, широкую картину.
— Нет, нет, — все будто еще не понимает Митя, — ты скажи: почему это стоят погорелые
матери, почему бедны люди, почему бедно дитё, почему голая степь, почему они не обнимаются, не целуются, почему не поют
песен радостных, почему они почернели так от черной беды, почему не кормят дитё?
Но что со мной: блаженство или смерть? // Какой восторг! Какая чувств истома! // О, Мать-Весна, благодарю за радость // За сладкий дар любви! Какая нега // Томящая течет во мне! О, Лель, // В ушах твои чарующие
песни, // В очах огонь… и в сердце… и в крови // Во всей огонь. Люблю и таю, таю // От сладких чувств любви! Прощайте, все // Подруженьки, прощай, жених! О милый, // Последний взгляд Снегурочки тебе.
Мы были на руках французской гувернантки, поздно узнали, что
мать наша не она, а загнанная крестьянка, и то мы сами догадались по сходству в чертах да по тому, что ее
песни были нам роднее водевилей; мы сильно полюбили ее, но жизнь ее была слишком тесна.