Неточные совпадения
Пантелей-государь ходит по двору,
Кузмич гуляет по широкому,
Кунья на нем шуба до земли,
Соболья на нем шапка до верху,
Божья на нем милость до веку.
Сужена-то смотрит из-под пологу,
Бояре-то смотрят из города,
Боярыни-то смотрят из терема.
Бояре-то молвят: чей-то такой?
Боярыни молвят: чей-то господин?
А сужена молвит:
мой дорогой!
Воротились мы в домы и долго ждали, не передумает ли царь, не вернется ли? Проходит неделя, получает высокопреосвященный грамоту; пишет
государь, что я-де от великой жалости сердца, не хотя ваших изменных дел терпеть, оставляю
мои государства и еду-де куда бог укажет путь мне! Как пронеслася эта весть, зачался вопль на Москве: «Бросил нас батюшка-царь! Кто теперь будет над нами государить!»
—
Государь, — продолжал Малюта, — намедни послал я круг Москвы объезд, для того,
государь, так ли московские люди соблюдают твой царский указ? Как вдруг неведомый боярин с холопями напал на объезжих людей. Многих убили до смерти, и больно изувечили
моего стремянного. Он сам здесь, стоит за дверьми, жестоко избитый! Прикажешь призвать?
— Готов на своей правде крест целовать,
государь; кладу голову порукой в речах
моих!
Забудь,
государь, дурацкие слова
мои, вели снять с меня кафтан золоченый, одень в рогожу, только отпусти Максиму вину его!
—
Государь! — сказал Серебряный, — жизнь
моя в руке твоей. Хорониться от тебя не в
моем обычае. Обещаю тебе, если будет на мне какая вина, ожидать твоего суда и от воли твоей не уходить!
— Нет,
государь,
моя речь теперь не про Володимира Андреича. В нем я уже того не чаю, чтобы он что-либо над тобой учинил. И бояре к нему теперь уже не мыслят. Давно перестал он подыскиваться под тобою царства.
Моя речь не про него.
— Спасибо на твоей ласке,
государь, много тебе благодарствую; только не пришло еще мне время нести царю повинную. Тяжелы
мои грехи перед богом, велики винности перед
государем; вряд ли простит меня батюшка-царь, а хоча бы и простил, так не приходится бросать товарищей!
— Да благословит же святая троица и московские чудотворцы нашего великого
государя! — произнес он дрожащим голосом, — да продлит прещедрый и премилостивый бог без счету царские дни его! не тебя ожидал я, князь, но ты послан ко мне от
государя, войди в дом
мой. Войдите, господа опричники! Прошу вашей милости! А я пойду отслужу благодарственный молебен, а потом сяду с вами пировать до поздней ночи.
— Оборони бог, родимые! Коней можно привязать, чтоб не ели травы; одну ночку не беда, и так простоят! А вас,
государи, прошу покорно, уважьте
мою камору; нет в ней ни сена, ни соломы, земля голая. Здесь не то, что постоялый двор. Вот только, как будете спать ложиться, так не забудьте перед сном прочитать молитву от ночного страха… оно здесь нечисто!
Батюшка-государь Иван Васильич, дай бог ему здоровья, таки миловал господина
моего.
— Сын
мой! — сказал игумен, глядя с участием на Максима, — должно быть, сатанинское наваждение помрачило твой рассудок; ты клевещешь на себя. Того быть не может, чтобы ты возненавидел царя. Много тяжких преступников исповедовал я в этом храме: были и церковные тати, и смертные убойцы, а не бывало такого, кто повинился бы в нелюбви к
государю!
— Сын
мой, — сказал наконец старик, — поведай мне все по ряду, ничего не утай от меня: как вошла в тебя нелюбовь к
государю?
— Отец
мой, скорей дам отсечь себе голову, чем допущу ее замыслить что-нибудь против родины! Грешен я в нелюбви к
государю, но не грешен в измене!
—
Государь, — отвечал Морозов, продолжая стоять на коленях, — не пригоже тому рядиться в парчу, у кого дом сожгли твои опричники и насильно жену увезли.
Государь, — продолжал он твердым голосом, — бью тебе челом в обиде
моей на оружничего твоего, Афоньку Вяземского!
— Ты знаешь,
государь, — ответил Вяземский, еще более удивленный, — что дом разграблен не по
моему указу, а что я увез боярыню, на то было у меня твое дозволение!
— Лжешь ты, окаянный пес! — сказал он, окидывая его презрительно с ног до головы, — каждое твое слово есть негодная ложь; а я в своей правде готов крест целовать!
Государь! вели ему, окаянному, выдать мне жену
мою, с которою повенчан я по закону христианскому!
— Я уже говорил тебе,
государь, что увез боярыню по ее же упросу; а когда я на дороге истек кровью, холопи
мои нашли меня в лесу без памяти. Не было при мне ни коня
моего, ни боярыни, перенесли меня на мельницу, к знахарю; он-то и зашептал кровь. Боле ничего не знаю.
—
Государь, пусть будет по-твоему! Я стар и хвор, давно не надевал служилой брони; но в божьем суде не сила берет, а правое дело! Уповаю на помощь господа, что не оставит он меня в правом деле
моем, покажет пред твоею милостью и пред всеми людьми неправду врага
моего!
—
Государь, — ответил князь, которого лицо было покрыто смертельною бледностью, — ворог
мой испортил меня! Да к тому ж я с тех пор, как оправился, ни разу брони не надевал. Раны
мои открылись; видишь, как кровь из-под кольчуги бежит! Дозволь,
государь, бирюч кликнуть, охотника вызвать, чтобы заместо меня у поля стал!
—
Государь, — сказал он, — ты дозволил ворогу
моему поставить бойца вместо себя; дозволь же и мне найти наймита против наймита, не то вели отставить поле до другого раза.
— Вишь, — говорил он, — много вас, ворон, собралось, а нет ни одного ясного сокола промеж вас! Что бы хоть одному выйти,
мою саблю обновить,
государя потешить! Молотимши, видно, руки отмахали! На печи лежа, бока отлежали!
— Солнышко
мое красное! — вскричал он, хватаясь за полы царского охабня, — светик
мой,
государь, не губи меня, солнышко
мое, месяц ты
мой, соколик
мой, горностаек! Вспомни, как я служил тебе, как от воли твоей ни в чем не отказывался!
— Надёжа-государь! — сказал он дерзко, тряхнув головою, чтобы оправить свои растрепанные кудри, — надёжа-государь. Иду я по твоему указу на муку и смерть. Дай же мне сказать тебе последнее спасибо за все твои ласки! Не умышлял я на тебя ничего, а грехи-то у меня с тобою одни! Как поведут казнить меня, я все до одного расскажу перед народом! А ты, батька игумен, слушай теперь
мою исповедь!..
—
Государь, возьми назад свое слово! Вели меня смерти предать! В голове
моей ты волён, но в чести
моей не волён никто!
— Ведаю себя чистым пред богом и пред
государем, — ответствовал он спокойно, — предаю душу
мою господу Иисусу Христу, у
государя же прошу единой милости: что останется после меня добра
моего, то все пусть разделится на три части: первую часть — на церкви божии и на помин души
моей; другую — нищей братии; а третью — верным слугам и холопям
моим; а кабальных людей и рабов отпускаю вечно на волю! Вдове же
моей прощаю, и вольно ей выйти за кого похочет!
— Это
мой стремянный,
государь! — поспешил сказать Серебряный, узнав своего старого Михеича, — он не видал меня с тех пор…
— Так, так, батюшка-государь! — подтвердил Михеич, заикаясь от страха и радости, — его княжеская милость правду изволит говорить!.. Не виделись мы с того дня, как схватили его милость! Дозволь же, батюшка-царь, на боярина
моего посмотреть! Господи-светы, Никита Романыч! Я уже думал, не придется мне увидеть тебя!
— Так, бабуся, так! — сказал он. — От них-то все зло и пошло на Руси! Они-то и боярина оговорили! Не верь им,
государь, не верь им! Песьи у них морды на сбруе, песий и брех на языке! Господин
мой верно служил тебе, а это Вяземский с Хомяком наговорили на него. Вот и бабуся правду сказала, что таких сыроядцов и не видано на Руси!
— Да кому ж она люба, батюшка-государь? С того часу, как вернулися мы из Литвы, всё от нее пошли сыпаться беды на боярина
моего. Не будь этих, прости господи, живодеров,
мой господин был бы по-прежнему в чести у твоей царской милости.
Неточные совпадения
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может! Поверь мне, друг
мой, где
государь мыслит, где знает он, в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Скотинин. Смотри ж, не отпирайся, чтоб я в сердцах с одного разу не вышиб из тебя духу. Тут уж руки не подставишь.
Мой грех. Виноват Богу и
государю. Смотри, не клепли ж и на себя, чтоб напрасных побой не принять.
Стародум. Слушай, друг
мой! Великий
государь есть
государь премудрый. Его дело показать людям прямое их благо. Слава премудрости его та, чтоб править людьми, потому что управляться с истуканами нет премудрости. Крестьянин, который плоше всех в деревне, выбирается обыкновенно пасти стадо, потому что немного надобно ума пасти скотину. Достойный престола
государь стремится возвысить души своих подданных. Мы это видим своими глазами.
Ну-с,
государь ты
мой (Мармеладов вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (то есть это будет ровно пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул, что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
— Для чего я не служу, милостивый
государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего не служу? А разве сердце у меня не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу
мою собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?