Неточные совпадения
Если удалось ему воскресить наглядно физиономию очерченной им эпохи, он не
будет сожалеть о своем труде и почтет себя достигшим желанной
цели.
Не по любви вышла Елена за Морозова; но она
целовала крест
быть ему верною и твердо решилась сдержать свою клятву, не погрешить против господина своего ни словом, ни мыслию.
С этого дня начал он новых людей набирать, да все таких, чтобы не
были знатного роду, да чтобы
целовали крест не вести хлеба-соли с боярами.
На каждом из них
была бархатная или парчовая тафья, усаженная жемчугом и дорогими каменьями, и все они казались живыми украшениями волшебного дворца, с которым составляли как бы одно
целое.
Крепки
были толстые доски, крепки точеные столбы, на коих покоился стол; им надлежало поддерживать
целую гору серебряной и золотой посуды.
— Князь, подходи! — сказал Морозов Вяземскому. — Нет, нет, по обычаю! — закричали гости, — пусть хозяин
поцелует первый хозяйку! Пусть
будет по обычаю, как от предков повелось!
Вяземский положил земной поклон и
поцеловал Елену; но как
поцелуй его длился долее, чем
было нужно, она отвернулась с приметною досадой.
Под этим тяжелым, неподвижным взором ей показалось невозможным
поцеловать Серебряного и не
быть в тот же миг уличенною.
— Ты никогда не
была мне верна! Когда нас венчали, когда ты своею великою неправдой
целовала мне крест, ты любила другого… Да, ты любила другого! — продолжал он, возвышая голос.
— А
будете в том крест
целовать перед государем?
—
Будем,
будем! Все
будем крест
целовать!
«Аще, — подумал он, —
целому стаду, идущу одесную, единая овца идет ошую, пастырь ту овцу изъемлет из стада и закланию предает!» Так подумал Иоанн и решил в сердце своем участь Серебряного. Казнь ему
была назначена на следующий день; но он велел снять с него цепи и послал ему вина и пищи от своего стола. Между тем, чтобы разогнать впечатления, возбужденные в нем внутреннею борьбою, впечатления непривычные, от которых ему
было неловко, он вздумал проехаться в чистом поле и приказал большую птичью охоту.
— Довольно! — перебил с гневом царь, забывая в эту минуту, что
цель его
была только следить за рассказчиком. — Начинай другую сказку!
— Да наградит тебя бог, Максим Григорьич! С твоими деньгами уж не часовню, а
целую церковь выстрою! Как приду домой, в Слободу, отслужу молебен и выну просвиру во здравие твое! Вечно
буду твоим холопом, Максим Григорьич! Что хочешь приказывай!
— Да это она и
есть, сокол ты наш, она-то и
есть, Рязанская-то. Мы на самом кресте живем. Вот прямо пойдет Муромская, а налево Владимирская, а сюда вправо на Рязань! Да не езди теперь, родимый ты наш, не езди теперь, не такая пора; больно стали шалить на дороге. Вот вчера
целый обоз с вином ограбили. А теперь еще, говорят, татары опять проявились. Переночуй у нас, батюшка ты наш, отец ты наш, сокол ты наш, сохрани бог, долго ль до беды!
— Лжешь ты, окаянный пес! — сказал он, окидывая его презрительно с ног до головы, — каждое твое слово
есть негодная ложь; а я в своей правде готов крест
целовать! Государь! вели ему, окаянному, выдать мне жену мою, с которою повенчан я по закону христианскому!
— Боярин волен говорить, — ответил Вяземский, решившийся во что бы ни стало вести свою защиту до конца, — он волен клепать на меня, а я ищу на нем моего увечья и сам
буду в правде моей крест
целовать.
И
будешь ты, царь всея Руси, в ноги кланяться хану и, стоя на коленях, стремя его
целовать!
Она встретила спокойным взглядом его сокрушенный взгляд, обняла его, как брата, и
поцеловала три раза, без страха и замешательства, ибо в этом прощальном лобзании уже не
было того чувства, которое за два месяца, у ограды морозовского сада, кинуло ее в объятия князя невольно и бессознательно.
Ехал Серебряный, понуря голову, и среди его мрачных дум, среди самой безнадежности светило ему, как дальняя заря, одно утешительное чувство. То
было сознание, что он в жизни исполнил долг свой, насколько позволило ему умение, что он шел прямою дорогой и ни разу не уклонился от нее умышленно. Драгоценное чувство, которое, среди скорби и бед, как неотъемлемое сокровище, живет в сердце честного человека и пред которым все блага мира, все, что составляет
цель людских стремлений, —
есть прах и ничто!
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что это было глупо, знал, что это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом этот
был целый мир для Левина. Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом
целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, — говорит, — не
буду, — говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это, говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он
целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт знает чего плеснул туда, я должен
был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по
целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а не чаем. За что ж я… Вот новость!
Черт побери,
есть так хочется, и в животе трескотня такая, как будто бы
целый полк затрубил в трубы.
Анна Андреевна. Ну вот, уж
целый час дожидаемся, а все ты с своим глупым жеманством: совершенно оделась, нет, еще нужно копаться…
Было бы не слушать ее вовсе. Экая досада! как нарочно, ни души! как будто бы вымерло все.