Беспрестанно скакали по ней царские
гонцы; толпы людей всех сословий шли пешком на богомолье; отряды опричников спешили взад и вперед; сокольники отправлялись из Слободы в разные деревни за живыми голубями; купцы тащились с товарами, сидя на возах или провожая верхом длинные обозы.
Царь вздел кольчугу, надел поверх нее черный стихарь, лег на постель и положил возле себя тот самый посох, или осён, которым незадолго перед тем пронзил ногу
гонцу князя Курбского.
— Нет, родимый, ничего не узнал. Я и
гонцам твоим говорил, что нельзя узнать. А уж как старался-то я для твоей милости! Семь ночей сряду глядел под колесо. Вижу, едет боярыня по лесу, сам-друг со старым человеком; сама такая печальная, а стар человек ее утешает, а боле ничего и не видно; вода замутится, и ничего боле не видно!
Лавки закрылись, никто не показывался на улицах, и лишь время от времени проскакивали по ним
гонцы, посылаемые с приказаниями от Арбата, где Иоанн остановился в любимом своем тереме.