Неточные совпадения
— Что делать? Написал
в Лондон хозяевам и своим компаньонам, чтобы прислали денег на возвратный путь — деньги-то из
карманов подлецы вытащили, а пока живу у одного старого приятеля,
капитана, судно которого стоит здесь
в ожидании груза… Спасибо — приютил, одел и дал денег. Сегодня вот съехал на берег… был у доктора. Пора и на корабль. Милости просим ко мне
в гости… Очень рад буду вас видеть! — прибавил старик. — «Маргарита», большой клипер, стоит на рейде недалеко от вашего корвета… Приезжайте…
И теперь, посматривая на белеющий у входа
в устье маяк, построенный на мысе Св.-Жак, он нет-нет да и ощупывает боковой
карман, желая удостовериться: цело ли его сокровище.
В это время
капитан любезным жестом зовет его на мостик и, когда Володя взбегает, говорит ему, указывая на маяк...
Неточные совпадения
— Да ведь соболезнование
в карман не положишь, — сказал Плюшкин. — Вот возле меня живет
капитан; черт знает его, откуда взялся, говорит — родственник: «Дядюшка, дядюшка!» — и
в руку целует, а как начнет соболезновать, вой такой подымет, что уши береги. С лица весь красный: пеннику, чай, насмерть придерживается. Верно, спустил денежки, служа
в офицерах, или театральная актриса выманила, так вот он теперь и соболезнует!
При этой неожиданной аттестации отец Арсений молча вскинул своими незрящими глазами
в сторону Терпибедова. Под влиянием этого взора расходившийся
капитан вдруг съежился и засуетился. Он схватил со стола дорожный чубук, вынул из
кармана засаленный кисет и начал торопливо набивать трубку.
В переднюю вышел, весь красный, с каплями на носу и на висках и с перевернутым, смущенным лицом, маленький
капитан Световидов. Правая рука была у него
в кармане и судорожно хрустела новенькими бумажками. Увидев Ромашова, он засеменил ногами, шутовски-неестественно захихикал и крепко вцепился своей влажной, горячей, трясущейся рукой
в руку подпоручика. Глаза у него напряженно и конфузливо бегали и
в то же время точно щупали Ромашова: слыхал он или нет?
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие,
в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам
в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало,
в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули
в его воображении
в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до
кармана,
в котором лежало это милое для него письмо.
— Поживем, посмотрим, — сказал штабс-капитан: — и вы будете брать доход, и они, как будут батареей командовать, тоже будут остатки
в карман класть, — прибавил он, указывая на Володю.