«Но вот, — печально думал Саша, — она чужая; милая, но чужая. Пришла и ушла, и уже обо мне, поди, и не думает. Только оставила сладкое благоухание сиренью да розою и ощущение от двух
нежных поцелуев, — и неясное волнение в душе, рождающее сладкую мечту, как волна Афродиту».
Неточные совпадения
Саша нагнулся, призакрыл глаза и понюхал. Людмила засмеялась, легонько хлопнула его ладонью по губам и удержала руку на его рте. Саша зарделся и
поцеловал ее теплую, благоухающую ладонь
нежным прикосновением дрогнувших губ. Людмила вздохнула, разнеженное выражение пробежало по ее миловидному лицу и опять заменилось привычным выражением счастливой веселости. Она сказала...
Прощаясь, Людмила
поцеловала Сашу в лоб и подняла руку к Сашиным губам, — пришлось
поцеловать. И Саше приятно было еще раз
поцеловать белую,
нежную руку, — и словно стыдно. Как не покраснеть! А Людмила, уходя, улыбалась лукаво да нежно. И несколько раз обернулась.
Так и не решился бежать за нею. Стало как-то скучно да неловко. На губах еще
нежное ощущение от
поцелуя замирало, и на лбу горел ее
поцелуй.
Саша
поцеловал ей руку и сделал это ловко и с большим удовольствием.
Поцеловал уж заодно руки и Дарье с Валериею, — нельзя же их обойти, — и нашел, что это тоже весьма приятно. Тем более, что они все три
поцеловали его в щеку: Дарья звонко, но равнодушно, как доску, Валерия нежно, опустила глаза, — лукавые глазки, — легонько хихикнула и тихонько прикоснулась легкими, радостными губами, — как
нежный цвет яблони, благоуханный, упал на щеку, — а Людмила чмокнула радостно, весело и крепко.
Людмила и Саша быстро подружились
нежною, но беспокойною дружбою. Сама того не замечая, уже Людмила будила в Саше преждевременные, пока еще неясные, стремления да желания. Саша часто
целовал Людмилины руки, — тонкие, гибкие пясти, покрытые
нежною, упругою кожею, — сквозь ее желтовато-розовую ткань просвечивали извилистые синие жилки. И выше — длинные, стройные — до самого локтя легко было
целовать, отодвигая широкие рукава.
Первый раз сказанное «ты» прозвучало Людмиле
нежною ласкою. Она порывисто обняла,
поцеловала Сашу и убежала. Саша стоял как оглушенный.
Людмила шла впереди. Она приподняла юбку. Открылись маленькие башмачки и чулки тельного цвета. Саша смотрел вниз, чтобы ему не запнуться за корни, и увидел чулки. Ему показалось, что башмаки надеты без чулок. Стыдливое и страстное чувство поднялось в нем. Он зарделся. Голова закружилась. «Упасть бы, словно невзначай, к ее ногам, — мечтал он, — стащить бы ее башмак,
поцеловать бы
нежную ногу».
Юлия. Со дня моего рождения тверд, как кремень, и не изменяю моим правилам. Враг отъявленный свадеб и волокитства, томных вздохов и
нежных поцелуев. Если бы все женщины какой-нибудь благодетельной чумою исчезли с лица земли…
И вмиг девочку неудержимо потянуло увидеть свою маму, услышать её милый голос, почувствовать на своем лице её
нежный поцелуй. Впервые тяжелое раскаяние сильно и остро захватило маленькую душу Таси, заполнив собой все её уголки. И тот мальчик, поминутно глухо кашлявший и хватавшийся за грудь, вдруг стал ей дорогим и близким. Их общее горе приблизило его к ней.
Отец, вернувшийся во время моей бешеной скачки по саду, подхватил меня на руки и покрыл мое лицо десятком самых горячих и
нежных поцелуев… Он был так счастлив за маму, мой гордый и чудный отец!
Остальные дети последовали его примеру. В одну минуту окружили они Лидочку, целовали ее наперерыв, закидывали вопросами. Но Лидочка ничего не могла отвечать от волнения, она только с восторгом вглядывалась в дорогие ей личики братьев, осыпая их горячими,
нежными поцелуями. Вместо нее Юрий Денисович решил рассказать сыновьям о новом радостном событии.
Неточные совпадения
Всего, что знал еще Евгений, // Пересказать мне недосуг; // Но в чем он истинный был гений, // Что знал он тверже всех наук, // Что было для него измлада // И труд, и мука, и отрада, // Что занимало
целый день // Его тоскующую лень, — // Была наука страсти
нежной, // Которую воспел Назон, // За что страдальцем кончил он // Свой век блестящий и мятежный // В Молдавии, в глуши степей, // Вдали Италии своей.
Час от часу плененный боле // Красами Ольги молодой, // Владимир сладостной неволе // Предался полною душой. // Он вечно с ней. В ее покое // Они сидят в потемках двое; // Они в саду, рука с рукой, // Гуляют утренней порой; // И что ж? Любовью упоенный, // В смятенье
нежного стыда, // Он только смеет иногда, // Улыбкой Ольги ободренный, // Развитым локоном играть // Иль край одежды
целовать.
Когда я стараюсь вспомнить матушку такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики, шитый белый воротничок,
нежная сухая рука, которая так часто меня ласкала и которую я так часто
целовал; но общее выражение ускользает от меня.
— «Как это — уметь?» — «А вот так!» Он брал девочку на руки и крепко
целовал грустные глаза, жмурившиеся от
нежного удовольствия.
— Ну, прощай, — сказала Дуняша. Самгин почувствовал, что она
целует его не так, как всегда, —
нежнее, что ли… Он сказал тоже шепотом: