Неточные совпадения
Хотя Варвара шаталась от опьянения и лицо ее во всяком свежем человеке возбудило бы отвращение своим дрябло-похотливым выражением, но
тело у нее было прекрасное, как
тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы. И это восхитительное
тело для этих двух пьяных и грязных людишек являлось только источником низкого соблазна. Так это и часто бывает, — и воистину
в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.
Надел мало употребляемый им фрак,
в котором уже было ему тесно и неловко:
тело с годами добрело, фрак садился.
— С повинной? человека убили? поджог устроили? почту ограбили? — сердито закричал Авиновицкий, пропуская Передонова
в зал. — Или сами стали жертвой преступления, что более чем возможно
в нашем городе? Город у нас скверный, а полиция
в нем еще хуже. Удивляюсь еще я, отчего на этой вот площади каждое утро мертвые
тела не валяются. Ну-с, прошу садиться. Так какое же дело? преступник вы или жертва?
Всю ночь Людмиле снились такие знойные, африканские сны! То грезилось ей, что лежит она
в душно-натопленной горнице и одеяло сползает с нее, и обнажает ее горячее
тело, — и вот чешуйчатый, кольчатый змей вполз
в ее опочивальню и поднимается, ползет по дереву, по ветвям ее нагих, прекрасных ног…
— Зачем? — страстно заговорила Людмила. — Люблю красоту. Язычница я, грешница. Мне бы
в древних Афинах родиться. Люблю цветы, духи, яркие одежды, голое
тело. Говорят, есть душа, не знаю, не видела. Да и на что она мне? Пусть умру совсем, как русалка, как тучка под солнцем растаю. Я
тело люблю, сильное, ловкое, голое, которое может наслаждаться.
Осенний тихо длился вечер. Чуть слышный из-за окна доносился изредка шелест, когда ветер на лету качал ветки у деревьев. Саша и Людмила были одни. Людмила нарядила его голоногим рыбаком, — синяя одежда из тонкого полотна, — уложила на низком ложе и села на пол у его голых ног, босая,
в одной рубашке. И одежду, и Сашино
тело облила она духами, — густой, травянистый и ломкий у них был запах, как неподвижный дух замкнутой
в горах странно-цветущей долины.
И как принести свою кровь и свое
тело в сладостную жертву ее желаниям, своему стыду?
Одевались на маскарад Варвара и Грушина вместе у Грушиной. Наряд у Грушиной вышел чересчур легок: голые руки и плечи, голая спина, голая грудь, ноги
в легоньких туфельках, без чулок, голые до колен, и легкая одежда из белого полотна с красною обшивкою, прямо на голое
тело, — одежда коротенькая, но зато широкая, со множеством складок. Варвара сказала, ухмыляясь...
Наконец Бенгальский, который тем временем успел переодеться
в обыкновенное платье, пробился через толпу к гейше. Он взял дрожащую японку к себе на руки, закрыл ее своим громадным
телом и руками, насколько мог, и быстро понес, ловко раздвигая толпу локтями и ногами.
В толпе кричали...
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама
в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой! Я, ей-ей, не виноват ни душою, ни
телом. Не извольте гневаться! Извольте поступать так, как вашей милости угодно! У меня, право,
в голове теперь… я и сам не знаю, что делается. Такой дурак теперь сделался, каким еще никогда не бывал.
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего
тела; за ними почтмейстер, превратившийся
в вопросительный знак, обращенный к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна к другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к семейству городничего.
Аммос Федорович (дрожа всем
телом).Никак нет-с. (
В сторону.)О боже, вот уж я и под судом! и тележку подвезли схватить меня!
Проходит и еще один день, а градоначальниково
тело все сидит
в кабинете и даже начинает портиться.
Дело
в том, что она продолжала сидеть
в клетке на площади, и глуповцам
в сладость было,
в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно,
в особенности же когда к ее
телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.