Бывают счастливые дети, которые с пеленок
ощущают на себе прикосновение тех бесконечно разнообразных сокровищ, которые мать-природа на всяком месте расточает перед каждым, имеющим очи, чтоб видеть, и уши, чтобы слышать.
Гладышев на секунду зажмурился. Ему казалось, что он
ощущает на себе, на лице, на всем теле этот напряженно-пристальный взгляд, который как бы касался его кожи и щекотал ее, подобно паутинному прикосновению гребенки, которую сначала потрешь о сукно, — ощущение тонкой невесомой живой материи.
Проговорив это, очарованный странник как бы вновь
ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом. Да и о чем было его еще больше расспрашивать? повествования своего минувшего он исповедал со всею откровенностью своей простой души, а провещания его остаются до времени в руке сокрывающего судьбы свои от умных и разумных и только иногда открывающего их младенцам.
Митенька тоже
ощущает на себе признаки всемогущей весны. Во-первых, на лице у него появилось бесчисленное множество прыщей, что очень к нему не идет. Каждый раз, вечером, перед сном, он садится перед зеркалом и спрашивает камердинера своего Ивана:
Неточные совпадения
Я вскочил
на четвереньки, живо представляя
себе ее личико, закрыл голову одеялом, подвернул его под
себя со всех сторон и, когда нигде не осталось отверстий, улегся и,
ощущая приятную теплоту, погрузился в сладкие мечты и воспоминания.
Ему как-то предчувствовалось, что, по крайней мере,
на сегодняшний день он почти наверное может считать
себя безопасным. Вдруг в сердце своем он
ощутил почти радость: ему захотелось поскорее к Катерине Ивановне.
На похороны он, разумеется, опоздал, но
на поминки поспеет, и там, сейчас, он увидит Соню.
Проходя чрез мост, он тихо и спокойно смотрел
на Неву,
на яркий закат яркого, красного солнца. Несмотря
на слабость свою, он даже не
ощущал в
себе усталости. Точно нарыв
на сердце его, нарывавший весь месяц, вдруг прорвался. Свобода, свобода! Он свободен теперь от этих чар, от колдовства, обаяния, от наваждения!
Раскольников взял газету и мельком взглянул
на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он
ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор, в первый раз видящий
себя напечатанным, к тому же и двадцать три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему разом. С отвращением и досадой отбросил он статью
на стол.
— Мы говорили с вами, кажется, о счастии. Я вам рассказывала о самой
себе. Кстати вот, я упомянула слово «счастие». Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими людьми, отчего все это кажется скорее намеком
на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастием, то есть таким, которым мы сами обладаем? Отчего это? Иль вы, может быть, ничего подобного не
ощущаете?