Будут деньги, будут. В конце октября санный путь уж установился, и Арсений Потапыч то и дело посматривает на дорогу, ведущую к городу. Наконец приезжают
один за другим прасолы, но цены пока дают невеселые. За четверть ржи двенадцать рублей, за четверть овса — восемь рублей ассигнациями. На первый раз, впрочем, образцовый хозяин решается продешевить, лишь бы дыры заткнуть. Продал четвертей по пятидесяти ржи и овса, да маслица, да яиц — вот он и с деньгами.
Неточные совпадения
Сомнения! — разве совместима речь о сомнениях с мыслью о вечно ликующих детях? Сомнения — ведь это отрава человеческого существования. Благодаря им человек впервые получает понятие о несправедливостях и тяготах жизни; с их вторжением он начинает сравнивать, анализировать не только свои собственные действия, но и поступки
других. И горе, глубокое, неизбывное горе западает в его душу;
за горем следует ропот, а отсюда только
один шаг до озлобления…
Одни резвятся смело и искренно, как бы сознавая свое право на резвость;
другие — резвятся робко, урывками, как будто возможность резвиться составляет для них нечто вроде милости; третьи, наконец, угрюмо прячутся в сторону и издали наблюдают
за играми сверстников, так что даже когда их случайно заставляютрезвиться, то они делают это вяло и неумело.
Комната тетенек, так называемая боковушка, об
одно окно, узкая и длинная, как коридор. Даже летом в ней царствует постоянный полумрак. По обеим сторонам окна поставлены киоты с образами и висящими перед ними лампадами. Несколько поодаль, у стены, стоят две кровати,
друг к
другу изголовьями; еще поодаль — большая изразцовая печка;
за печкой, на пространстве полутора аршин, у самой двери, ютится Аннушка с своим сундуком, войлоком для спанья и затрапезной, плоской, как блин, и отливающей глянцем подушкой.
Нет сомнения, что Савельцев не остановился бы на
одной этой казни, но на
другое утро,
за чаем, староста доложил, что
за ночь половина дворни разбежалась.
Несмотря, однако ж, на все старания поравнять приходы, случалось, что
один богатей давал
за славление четвертак, а соответствующий, в приходе
другого попа,
за то же самое давал двугривенный.
Входил гость,
за ним прибывал
другой, и никогда не случалось, чтобы кому-нибудь чего-нибудь недостало. Всего было вдоволь: индейка так индейка, гусь так гусь. Кушайте на здоровье, а ежели мало, так и цыпленочка можно велеть зажарить. В четверть часа готов будет. Не то что в Малиновце, где
один гусиный полоток на всю семью мелкими кусочками изрежут, да еще норовят, как бы и на
другой день осталось.
С
одной стороны дома расположены были хозяйственные постройки; с
другой, из-за выкрашенного тына, выглядывал сад, кругом обсаженный липами, которые начинали уже зацветать.
Мне и до сих пор памятна эта дорога с вереницами пешеходов, из которых
одни шли с котомками
за плечьми и палками в руках,
другие в стороне отдыхали или закусывали.
— Настоящей жизни не имею; так кой около чего колочусь! Вы покличете,
другой покличет, а я и вот он-он! С месяц назад,
один купец говорит: «Слетай, Родивоныч,
за меня пешком к Троице помолиться; пообещал я, да недосуг…» Что ж, отчего не сходить — сходил! Без обману все шестьдесят верст на своих на двоих отрапортовал!
— А однажды вот какое истинное происшествие со мной было. Зазвал меня
один купец вместе купаться, да и заставил нырять. Вцепился в меня посередь реки, взял
за волосы, да и пригибает. Раз окунул,
другой, третий… у меня даже зеленые круги в глазах пошли… Спасибо, однако, синюю бумажку потом выкинул!
Сестрица послушалась и была
за это вполне вознаграждена. Муж ее
одной рукой загребал столько, сколько
другому и двумя не загрести, и вдобавок никогда не скрывал от жены, сколько у него
за день собралось денег. Напротив того, придет и покажет: «Вот, душенька, мне сегодня Бог послал!» А она
за это рожала ему детей и была первой дамой в городе.
Благо еще, что ко взысканию не подают, а только документы из года в год переписывают. Но что, ежели вдруг взбеленятся да потребуют: плати! А по нынешним временам только этого и жди. Никто и не вспомнит, что ежели он и занимал деньги, так
за это двери его дома были для званого и незваного настежь открыты. И сам он жил, и
другим давал жить… Все позабудется; и пиры, и банкеты, и оркестр, и певчие;
одно не позабудется — жестокое слово: «Плати!»
Одну за полкового лекаря помолвили,
другую —
за уездного стряпчего Стрельбищева.
Но вдова не унималась и деятельно предпринимала
один матримониальный поход
за другим.
Платье заказали, но чересчур роскошное. Знакомые у Бурмакина были простые, и вечера у них тоже простые. Понадобилось
другое платье, простенькое. Бурмакин и тут не рассчитал.
За другим платьем понадобилось третье, потому что нельзя же все в
одном и том же платье ездить…
Однажды, выйдя случайно из кабинета, он застал следующую сцену: в гостиной Милочка, держа с
одной стороны
за руку пана Туровского, с
другой — пана Бандуровского, отплясывала перед трюмо пятую фигуру кадрили.
Откинет головку назад, разбежится из
одного конца залы в
другой, потом обратно, потом начнет кружиться, а
за ней то же самое повторяет прапорщик Завулонов, и никак не может Феничку изловить…
Княгиня Бетси, не дождавшись конца последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж
одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому на Большой Морской. Гости выходили на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с
другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни
один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это
за жаркое? Это не жаркое.
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся к нему движеньем всего тела;
за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный к зрителям;
за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом;
за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся
одна к
другой с самым сатирическим выраженьем лица, относящимся прямо к семейству городничего.
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и
за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три рассказа страшные // И горячо заспорили // О том, кто всех грешней? //
Один сказал: кабатчики, //
Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. // То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
Некоторое время Угрюм-Бурчеев безмолвствовал. С каким-то странным любопытством следил он, как волна плывет
за волною, сперва
одна, потом
другая, и еще, и еще… И все это куда-то стремится и где-то, должно быть, исчезает…
— Валом валит солдат! — говорили глуповцы, и казалось им, что это люди какие-то особенные, что они самой природой созданы для того, чтоб ходить без конца, ходить по всем направлениям. Что они спускаются с
одной плоской возвышенности для того, чтобы лезть на
другую плоскую возвышенность, переходят через
один мост для того, чтобы перейти вслед
за тем через
другой мост. И еще мост, и еще плоская возвышенность, и еще, и еще…