Неточные совпадения
Всякий сколько-нибудь предусмотрительный помещик-абориген захватил столько
земли, что не в состоянии был ее обработать всю, несмотря
на крайнюю растяжимость крепостного труда.
И через две минуты балбесы и постылые уже видят в окно, как Гриша, подскакивая
на одной ножке, спешит за маменькой через красный двор в обетованную
землю.
— Да мертвое тело
на нашей
земле проявилось, — шепотом докладывает Федот.
Отец Василий был доволен своим приходом: он получал с него до пятисот рублей в год и, кроме того, обработывал свою часть церковной
земли.
На эти средства в то время можно было прожить хорошо, тем больше, что у него было всего двое детей-сыновей, из которых старший уже кончал курс в семинарии. Но были в уезде и лучшие приходы, и он не без зависти указывал мне
на них.
Хозяйство Савельцевых окончательно процвело. Обездолив крестьян, старик обработывал уже значительное количество
земли, и доходы его росли с каждым годом. Смотря
на него, и соседи стали задумываться, а многие начали даже ездить к нему под предлогом поучиться, а в сущности — в надежде занять денег. Но Абрам Семеныч, несмотря
на предлагаемый высокий процент, наотрез всем отказывал.
Это волновало ее до чрезвычайности. Почему-то она представляла себе, что торговая площадь, ежели приложить к ней руки, сделается чем-то вроде золотого дна. Попыталась было она выстроить
на своей усадебной
земле собственный корпус лавок, фасом
на площадь, но и тут встретила отпор.
У прочих совладельцев усадеб не было, а в части, ею купленной, оказалась довольно обширная площадь
земли особняка (с лишком десять десятин) с домом, большою рощей, пространным палисадником, выходившим
на площадь (обок с ним она и проектировала свой гостиный двор).
Раиса Порфирьевна за ничтожную сумму купила
на выгоне десятин десять
земли, возле самой городской черты, и устроилась там.
— Как же! дам я ему у тетки родной в мундире ходить! — подхватила тетенька, — ужо по саду бегать будете, в
земле вываляетесь —
на что мундирчик похож будет! Вот я тебе кацавейку старую дам, и ходи в ней
на здоровье! а в праздник к обедне, коли захочешь, во всем парате в церковь поедешь!
—
Земля у нас черная-черная,
на сажень глубины. Как подымут целину, так даже лоснится. Лес — дубовый, рек много, а по берегам всё луга поемные — трава во какая растет, словно тростник тучная!
— Нет, я верно говорю, не хвастаюсь. Именно
на редкость
земля в нашей стороне.
Матушка даже повернулась
на стуле при одной мысли, как бы оно хорошо вышло. Некоторое время она молчала; вероятно, в голове ее уже роились мечты. Купить
земли — да побольше — да крестьян без
земли на своз душ пятьсот, тоже недорого, от сорока до пятидесяти рублей за душу, да и поселить их там. Земля-то новая — сколько она приплода даст! Лошадей развести, овец…
Я встал спозаранку и целое утро пробегал по саду, прощаясь со всеми уголками и по временам опускаясь
на колени, целуя
землю.
Мы вылезали из экипажа, становились
на колени и целовали
землю…
— Вот и это. Полтораста тысяч — шутка ли эко место денег отдать! Положим, однако, что с деньгами оборот еще можно сделать, а главное, не к рукам мне. Нужно сначала около себя округлить; я в Заболотье-то еще словно
на тычке живу. Куда ни выйдешь, все
на чужую
землю ступишь.
— Тебя не съест, у тебя надёжа хорошая. Хорошо ты одумала, что мужичком занялась. Крестьянин — он не выдаст. Хоть из-под
земли, да
на оброк денег достанет. За крестьянами-то у тебя все равно, что в ламбарте, денежки лежат.
— Вон у нас Цынский (обер-полициймейстер) только месяц болен был, так студенты Москву чуть с ума не свели! И
на улицах, и в театрах, чуделесят, да и шабаш!
На Тверском бульваре ям нарыли, чтоб липки сажать, а они ночью их опять
землей закидали. Вот тебе и республика! Коли который человек с умом — никогда бунтовать не станет. А вот шематоны да фордыбаки…
— Ах ты, долгоязычная язва! Только у тебя и слов
на языке, что про господ судачить! Просто выскочила из-под
земли ведьма (матушке, вероятно, икалось в эту минуту) и повернула по-своему. А она: «господа забылись»!
Или набегал
на лоток зазевавшегося разносчика, мгновенно слизывал пирог или стопку маковников и мгновенно же исчезал, словно пропадал сквозь
землю.
Через три дня Федота схоронили. Вся вотчина присутствовала
на погребении, и не было человека, который помянул бы покойника лихом. Отец до
земли поклонился праху верного слуги; матушка всю панихиду проплакала.
Считалось выгодным распахивать как можно больше
земли под хлеб, хотя, благодаря отсутствию удобрения, урожаи были скудные и давали не больше зерна
на зерно.
— А то и «такое», что
земля не моя, а женина, а она
на этот счет строга. Кабы моя
земля была, я слова бы не сказал; вот у меня в Чухломе болота тысяча десятин — бери! Даже если б женину
землю можно было полегоньку, без купчей, продать — и тут бы я слова не сказал…
Рыжик да белоус
на них растут — только слава, что
земля!
Несмотря
на то, что вопрос поставлен был бесповоротно и угрожал в корне изменить весь строй русской жизни, все продолжали жить спустя рукава, за исключением немногих; но и эти немногие сосредоточили свои заботы лишь
на том, что под шумок переселяли крестьян
на неудобные
земли и тем уготовали себе в будущем репрессалии.
С наступлением октября начинаются первые серьезные морозы.
Земля закоченела, трава по утрам покрывается инеем, вода в канавках затягивается тонким слоем льда; грязь
на дорогах до того сковало, что езда в телегах и экипажах сделалась невозможною. Но зато черностоп образовался отличный: гуляй мужичок да погуливай. Кабы
на промерзлую
землю да снежку Бог послал — лучше бы не надо.
В усадьбе и около нее с каждым днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять
на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо
на мерзлую
землю.
А так как имение было небольшое, то пустошь эта была последняя, и затем оставалась только
земля, замежеванная в одной окружной меже, и рвать ее
на клочки для продажи частями представлялось неудобным.
Дня через два она уехала в город и всем дворовым дала отпускные. Потом совершила
на их имя дарственную запись, которою отдавала дворовым, еще при жизни, усадьбу и
землю в полную собственность, а с них взяла частное обязательство, что до смерти ее они останутся
на прежнем положении.
Марья Маревна Золотухина была еще беднее Слепушкиной. Имение ее заключалось всего из четырех ревизских душ (дворовых), при сорока десятинах
земли, да еще предводитель Струнников подарил ей кучеренка Прошку, но документа
на него не дал, так что Золотухина находилась в постоянном недоумении — чей Прошка, ее или струнниковский.
Но,
на его горе, всегда в таких случаях словно из-под
земли вырастала Марья Маревна и в один миг водворяла его
на чистую половину.
На погребение ее приехали оба сына. Поделивши между собою наличный капитал (около пяти тысяч), они решили отпустить дворовых
на волю, безвозмездно предоставив им усадьбу со всей
землей.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти до
земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком
на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг
на друга глазами.
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у глаз, у рта // Излучины, как трещины //
На высохшей
земле; // И сам
на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, // Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Довольно демон ярости // Летал с мечом карающим // Над русскою
землей. // Довольно рабство тяжкое // Одни пути лукавые // Открытыми, влекущими // Держало
на Руси! // Над Русью оживающей // Святая песня слышится, // То ангел милосердия, // Незримо пролетающий // Над нею, души сильные // Зовет
на честный путь.
Такая рожь богатая // В тот год у нас родилася, // Мы
землю не ленясь // Удобрили, ухолили, — // Трудненько было пахарю, // Да весело жнее! // Снопами нагружала я // Телегу со стропилами // И пела, молодцы. // (Телега нагружается // Всегда с веселой песнею, // А сани с горькой думою: // Телега хлеб домой везет, // А сани —
на базар!) // Вдруг стоны я услышала: // Ползком ползет Савелий-дед, // Бледнешенек как смерть: // «Прости, прости, Матренушка! — // И повалился в ноженьки. — // Мой грех — недоглядел!..»
Зерно, что в
землю брошено, // И овощь огородная, // И волос
на нечесаной // Мужицкой голове — // Все ваше, все господское!