Неточные совпадения
Детские комнаты, как я уже сейчас упомянул, были переполнены насекомыми и нередко оставались по нескольку дней неметенными, потому что ничей
глаз туда не заглядывал; одежда
на детях была плохая и чаще всего перешивалась из разного старья или переходила от старших к младшим; белье переменялось редко.
Все притихало: люди ходили
на цыпочках;
дети опускали
глаза в тарелки; одни гувернантки не смущались.
И мы,
дети, были свидетелями этих трагедий и глядели
на них не только без ужаса, но совершенно равнодушными
глазами. Кажется, и мы не прочь были думать, что с «подлянками» иначе нельзя…
Она запирает дверь
на ключ, присаживается к большому письменному столу и придвигает денежный ящик, который постоянно стоит
на столе, против изголовья барыниной постели, так, чтоб всегда иметь его в
глазах. В денежном ящике, кроме денег, хранится и деловая корреспонденция, которая содержится Анной Павловной в большом порядке. Переписка с каждой вотчиной завязана в особенную пачку; такие же особые пачки посвящены переписке с судами, с опекунским советом, с старшими
детьми и т. д.
Я знаю, что, в
глазах многих, выводы, полученные мною из наблюдений над
детьми, покажутся жестокими.
На это я отвечаю, что ищу не утешительных (во что бы ни стало) выводов, а правды. И, во имя этой правды, иду даже далее и утверждаю, что из всех жребиев, выпавших
на долю живых существ, нет жребия более злосчастного, нежели тот, который достался
на долю
детей.
Рассказы эти передавались без малейших прикрас и утаек, во всеуслышание, при
детях, и, разумеется, сильно действовали
на детское воображение. Я, например, от роду не видавши тетеньки, представлял себе ее чем-то вроде скелета (такую женщину я
на картинке в книжке видел), в серо-пепельном хитоне, с простертыми вперед руками, концы которых были вооружены острыми когтями вместо пальцев, с зияющими впадинами вместо
глаз и с вьющимися
на голове змеями вместо волос.
Это был кроткий молодой человек, бледный, худой, почти
ребенок. Покорно переносил он иго болезненного существования и покорно же угас
на руках жены,
на которую смотрел не столько
глазами мужа, сколько
глазами облагодетельствованного человека. Считая себя как бы виновником предстоящего ей одиночества, он грустно вперял в нее свои взоры, словно просил прощения, что встреча с ним не дала ей никаких радостей, а только внесла бесплодную тревогу в ее существование.
Неточные совпадения
Только изредка, продолжая свое дело,
ребенок, приподнимая свои длинные загнутые ресницы, взглядывал
на мать в полусвете казавшимися черными, влажными
глазами.
— Однако и он, бедняжка, весь в поту, — шопотом сказала Кити, ощупывая
ребенка. — Вы почему же думаете, что он узнает? — прибавила она, косясь
на плутовски, как ей казалось, смотревшие из-под надвинувшегося чепчика
глаза ребенка,
на равномерно отдувавшиеся щечки и
на его ручку с красною ладонью, которою он выделывал кругообразные движения.
Ему было девять лет, он был
ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет
глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали
на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.
Открытие это, вдруг объяснившее для нее все те непонятные для нее прежде семьи, в которых было только по одному и по два
ребенка, вызвало в ней столько мыслей, соображений и противоречивых чувств, что она ничего не умела сказать и только широко раскрытыми
глазами удивленно смотрела
на Анну. Это было то самое, о чем она мечтала еще нынче дорогой, но теперь, узнав, что это возможно, она ужаснулась. Она чувствовала, что это было слишком простое решение слишком сложного вопроса.
Мы тронулись в путь; с трудом пять худых кляч тащили наши повозки по извилистой дороге
на Гуд-гору; мы шли пешком сзади, подкладывая камни под колеса, когда лошади выбивались из сил; казалось, дорога вела
на небо, потому что, сколько
глаз мог разглядеть, она все поднималась и наконец пропадала в облаке, которое еще с вечера отдыхало
на вершине Гуд-горы, как коршун, ожидающий добычу; снег хрустел под ногами нашими; воздух становился так редок, что было больно дышать; кровь поминутно приливала в голову, но со всем тем какое-то отрадное чувство распространилось по всем моим жилам, и мне было как-то весело, что я так высоко над миром: чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся
детьми; все приобретенное отпадает от души, и она делается вновь такою, какой была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.