Неточные совпадения
Матушка видела мою ретивость и радовалась. В голове ее зрела коварная мысль, что я и без посторонней помощи, руководствуясь только программой, сумею приготовить себя, года в два, к одному из средних классов пансиона. И мысль, что я одиниз всех детей почти ничего не буду
стоить подготовкою, даже сделала ее нежною.
Там уже
стоит старик отец и ждет сестриц.
Матушка на крыльцо не выходит и встречает сестриц в раскрытых дверях лакейской. Этот обряд встречи установился с тех пор, как власть в доме от тетенек перешла безраздельно к
матушке.
Матушка волнуется, потому что в престольный праздник она чувствует себя бессильною. Сряду три дня идет по деревням гульба, в которой принимает деятельное участие сам староста Федот. Он не является по вечерам за приказаниями, хотя
матушка машинально всякий день спрашивает, пришел ли Федотка-пьяница, и всякий раз получает один и тот же ответ, что староста «не годится». А между тем овсы еще наполовину не сжатые в поле
стоят, того гляди, сыпаться начнут, сенокос тоже не весь убран…
Тетушка задержала нас до пятого часа. Напрасно отпрашивалась
матушка, ссылаясь, что лошади давно уже
стоят у крыльца; напрасно указывала она на черную полосу, выглянувшую на краю горизонта и обещавшую черную тучу прямо навстречу нам. Анфиса Порфирьевна упорно
стояла на своем. После обеда, который подавался чрезвычайно медлительно, последовал кофей; потом надо было по-родственному побеседовать — наелись, напились, да сейчас уж и ехать! — потом посидеть на дорожку, потом Богу помолиться, перецеловаться…
Но этого мало: даже собственные крестьяне некоторое время не допускали ее лично до распоряжений по торговой площади. До перехода в ее владение они точно так же, как и крестьяне других частей, ежегодно посылали выборных, которые сообща и установляли на весь год площадный обиход. Сохранения этого порядка они домогались и теперь, так что
матушке немалых усилий
стоило, чтобы одержать победу над крестьянской вольницей и осуществить свое помещичье право.
Я не следил, конечно, за сущностью этих дел, да и впоследствии узнал об них только то, что большая часть была ведена бесплодно и
стоила матушке немалых расходов. Впрочем, сущность эта и не нужна здесь, потому что я упоминаю о делах только потому, что они определяли характер дня, который мы проводили в Заболотье. Расскажу этот день по порядку.
Старого бурмистра
матушка очень любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла
стоять перед собой и пила вместе с ним чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то время ему было уже за шестьдесят лет, и
матушка не шутя боялась, что вот-вот он умрет.
Встречали
матушку всем домом у ворот (при первом посещении хозяин
стоял впереди с хлебом-солью); затем пропускали ее вперед и усаживали под образа. Но из хозяев никто, даже старики, не садились, как ни настаивала
матушка.
—
Постой, погоди! — опять смягчилась
матушка, — криком делу не поможешь, а надо его чередом расспросить, как и что. Позови-ка его сюда! — приказала она лакею.
Перед
матушкой, на свободном месте передней скамейки,
стояло большое лукошко, наполненное большими поздними персиками (венусами), которые были переложены смородинным и липовым листом.
Посад
стоял как раз на половине дороги, и
матушка всегда оставалась там дольше, нежели на других привалах.
Матушка плакала и тоненьким голоском подпевала: «Ангельский собор удивися»; я тоже чувствовал на глазах слезы. Одна Агаша,
стоя сзади, оставалась безучастной; вероятно, думала: «А про персики-то ведь я и позабыла!»
Матушка тотчас же увела Настасью в свою спальню, где
стоял самовар, особый от общего, и разного рода лакомства.
Билеты для входа в Собрание давались двоякие: для членов и для гостей. Хотя последние
стоили всего пять рублей ассигнациями, но
матушка и тут ухитрялась, в большинстве случаев, проходить даром. Так как дядя был исстари членом Собрания и его пропускали в зал беспрепятственно, то он передавал свой билет
матушке, а сам входил без билета. Но был однажды случай, что
матушку чуть-чуть не изловили с этой проделкой, и если бы не вмешательство дяди, то вышел бы изрядный скандал.
— Скажи, что дома нет! — восклицает в волнении
матушка, — или нет,
постой! просто скажи: не велено принимать!
Матушка ничего не понимает. Губы у нее дрожат, она хочет встать и уйти, и не может. Клещевинов между тем уже
стоит в дверях.
Клещевинову неловко. По ледяному тону, с которым
матушка произносит свой бесцеремонный вопрос, он догадывается, что она принадлежит к числу тех личностей, которые упорно
стоят на однажды принятом решении. А решение это он сразу прочитал на ее лице.
Вечером, у Сунцовых,
матушка, как вошла в зал, уже ищет глазами. Так и есть, «шематон»
стоит у самого входа и, сделавши
матушке глубокий поклон, напоминает сестрице, что первая кадриль обещана ему.
Матушка охотнее покупала оброчные имения, потому что они
стоили дешевле и требовали меньше хлопот, а норма оброка между тем никаким регламентациям не подвергалась, и, стало быть, ее можно было при случае увеличить.
Матушка на собственном горьком опыте убедилась в этой истине, и хотя большого труда ей
стоило сдерживать себя, но она все-таки сдерживалась.
Матушка между тем каждодневно справлялась, продолжает ли Мавруша
стоять на своем, и получала в ответ, что продолжает. Тогда вышло крутое решение: месячины непокорным рабам не выдавать и продовольствовать их, наряду с другими дворовыми, в застольной. Но Мавруша и тут оказала сопротивление и ответила через ключницу, что в застольную добровольно не пойдет.
Матушка широко раскрыла глаза от удивления. В этом нескладном потоке шутовских слов она поняла только одно: что перед нею
стоит человек, которого при первом же случае надлежит под красную шапку упечь и дальнейшие объяснения с которым могут повлечь лишь к еще более неожиданным репримандам.
Казалось бы, недавняя встреча должна была предостеречь
матушку насчет будущих стычек с Ванькой-Каином, но постоянно удачная крепостная практика до такой степени приучила ее к беспрекословному повиновению, что она и на этот раз, словно застигнутая врасплох,
стояла перед строптивым рабом с широко раскрытыми глазами, безмолвная и пораженная.
Жених был так мал ростом, до того глядел мальчишкой, что никак нельзя было дать ему больше пятнадцати лет. На нем был новенький с иголочки азям серого крестьянского сукна, на ногах — новые лапти. Атмосфера господских хором до того отуманила его, что он, как окаменелый,
стоял разинув рот у входной двери. Даже Акулина, как ни свыклась с сюрпризами, которые всегда были наготове у
матушки, ахнула, взглянув на него.
Матушка на минуту задумалась. Не то, чтобы просьба больного удивила ее, а все-таки… «Стало быть, он так-таки и пропадет!» — мелькало у нее в голове. Однако колебания ее были непродолжительны.
Стоило взглянуть на Сатира, чтобы сразу убедиться, что высказанное им желание — последнее.
Неточные совпадения
Городничий. Я сам,
матушка, порядочный человек. Однако ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери!
Постой же, теперь же я задам перцу всем этим охотникам подавать просьбы и доносы. Эй, кто там?
Собрала ужин;
матушку // Зову, золовок, деверя, // Сама
стою голодная // У двери, как раба.
Г-жа Простакова. Родной, батюшка. Вить и я по отце Скотининых. Покойник батюшка женился на покойнице
матушке. Она была по прозванию Приплодиных. Нас, детей, было с них восемнадцать человек; да, кроме меня с братцем, все, по власти Господней, примерли. Иных из бани мертвых вытащили. Трое, похлебав молочка из медного котлика, скончались. Двое о Святой неделе с колокольни свалились; а достальные сами не
стояли, батюшка.
Молодая жена его, как рассказывал Венден, — он был женат полгода, — была в церкви с
матушкой и, вдруг почувствовав нездоровье, происходящее от известного положения, не могла больше
стоять и поехала домой на первом попавшемся ей лихаче-извозчике.
— Послушайте,
матушка… эх, какие вы! что ж они могут
стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть, по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну, скажите сами, на что оно нужно?