Неточные совпадения
Таким образом, к отцу мы, дети, были совершенно равнодушны, как и все вообще домочадцы, за исключением, быть может, старых слуг, помнивших еще холостые отцовские годы;
матушку, напротив,
боялись как огня, потому что она являлась последнею карательною инстанцией и притом не смягчала, а, наоборот, всегда усиливала меру наказания.
Так что ежели, например, староста докладывал, что хорошо бы с понедельника рожь жать начать, да день-то тяжелый, то
матушка ему неизменно отвечала: «Начинай-ко, начинай! там что будет, а коли, чего доброго, с понедельника рожь сыпаться начнет, так кто нам за убытки заплатит?» Только черта
боялись; об нем говорили: «Кто его знает, ни то он есть, ни то его нет — а ну, как есть?!» Да о домовом достоверно знали, что он живет на чердаке.
Вечером
матушка сидит, запершись в своей комнате. С села доносится до нее густой гул, и она
боится выйти, зная, что не в силах будет поручиться за себя. Отпущенные на праздник девушки постепенно возвращаются домой… веселые. Но их сейчас же убирают по чуланам и укладывают спать.
Матушка чутьем угадывает эту процедуру, и ой-ой как колотится у нее в груди всевластное помещичье сердце!
Даже Марья Порфирьевна притихала и съеживалась, когда ей напоминали о возможности подобной катастрофы. Вообще она до того
боялась матушки, что при упоминовении ее имени бросалась на постель и прятала лицо в подушки.
Насилу мы убрались. Версты две ехала
матушка молча, словно
боялась, что тетенька услышит ее речи, но наконец разговорилась.
Старого бурмистра
матушка очень любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла стоять перед собой и пила вместе с ним чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то время ему было уже за шестьдесят лет, и
матушка не шутя
боялась, что вот-вот он умрет.
Матушка, однако ж, задумывается на минуту. Брань брата, действительно, не очень ее трогает, но угроз его она
боится. Увы! несмотря на теперешнюю победу, ее ни на минуту не покидает мысль, что, как бы она ни старалась и какое бы расположение ни выказывал ей отец, все усилия ее окажутся тщетными, все победы мнимыми, и стариково сокровище неминуемо перейдет к непочтительному, но дорогому сыну.
Сестрица умеет и в обморок падать, и истерику представлять.
Матушка знает, что она не взаправду падает, а только «умеет», и все-таки до страху
боится истерических упражнений. Поэтому рука ее застывает на воздухе.
Матушка бледнеет, но перемогает себя. Того гляди, гости нагрянут — и она
боится, что дочка назло ей уйдет в свою комнату. Хотя она и сама не чужда «светских разговоров», но все-таки дочь и по-французски умеет, и манерцы у нее настоящие — хоть перед кем угодно не ударит лицом в грязь.
Буря не заставила себя ждать и на этот раз сопровождалась несколькими, быть может, и настоящими обмороками. Но
матушка уж не
боится и совершенно хладнокровно говорит...
— Не иначе, как на чердак… А кому они мешали! Ах, да что про старое вспоминать! Нынче взойдешь в девичью-то — словно в гробу девки сидят. Не токма что песню спеть, и слово молвить промежду себя
боятся. А при покойнице
матушке…
Отец едва ли даже знал о его болезни, а
матушка рассуждала так: «Ничего! отлежится к весне! этакие-то еще дольше здоровых живут!» Поэтому, хотя дворовые и жалели его, но, ввиду равнодушия господ,
боялись выказывать деятельное сочувствие.
Нас, детей Затрапезных, сверстники недолюбливают. Быстрое обогащение
матушки вызвало зависть в соседях. Старшие, конечно, остерегаются высказывать это чувство, но дети не чинятся. Они пристают к нам с самыми ехидными вопросами, сюжетом для которых служит скопидомство
матушки и та приниженная роль, которую играет в доме отец. В особенности неприятна в этом отношении Сашенька Пустотелова, шустрая девочка, которую все
боятся за ее злой язык.
Уездные врачи (которых тогда было по одному на уезд) делали только судебные «вскрытия», а лечить больных времени не имели; отец мой обладал «Лечебником штаб-доктора Егора Каменецкого», но не имел дара лечить;
матушка боялась заразы, а француз-доктор, женатый на нашей богатой соседке, бывшей княгине Д*, еще в самом начале голодного года покинул жену и уехал от снежных сугробов России на свою цветущую родину, а оттуда в палящие степи Африки, где охотился на львов вместе с Клодом Жераром.
Неточные совпадения
— Видно, что Борис Павлович читал много новых, хороших книг… — уклончиво произнес Ватутин. — Слог прекрасный! Однако,
матушка, сюда самовар несут, я
боюсь… угара…
Один раз мать при мне говорила ему, что
боится обременить
матушку и сестрицу присмотром за детьми;
боится обеспокоить его, если кто-нибудь из детей захворает.
Она высказала свои опасения отцу, говоря, что
боится, как бы без господ в ночное время не подломали амбара и не украли бы все ее добро, которое она «сгоношила сначала по милости покойного батюшки и
матушки, а потом по милости братца и сестрицы».
Я
боялся выдать себя перед
матушкой; она очень не благоволила к Зинаиде и неприязненно наблюдала за нами.
«Сын мой, — писал он мне, —
бойся женской любви,
бойся этого счастья, этой отравы…»
Матушка после его кончины послала довольно значительную сумму денег в Москву.