Неточные совпадения
От времени
до времени выпадали
дни, когда воюющие стороны встречались мирно, и свара уступала место обыкновенному разговору.
Поп порывался затворить царские врата, а отец не допускал его, так что
дело доходило между ними
до борьбы.
Рабочий
день начался, но работа покуда идет вяло.
До тех пор, пока не заслышится грозный барынин голос, у некоторых девушек слипаются глаза, другие ведут праздные разговоры. И иглы и коклюшки двигаются медленно.
Наконец все нужные
дела прикончены. Анна Павловна припоминает, что она еще что-то хотела сделать, да не сделала, и наконец догадывается, что
до сих пор сидит нечесаная. Но в эту минуту за дверьми раздается голос садовника...
Так проходит летний
день в господской усадьбе. Зимой, под влиянием внешних условий, картина видоизменяется, но, в сущности, крепостная страда не облегчается, а, напротив, даже усиливается. Краски сгущаются, мрак и духота доходят
до крайних пределов.
Во-вторых, с минуты на минуту ждут тетенек-сестриц (прислуга называет их «барышнями»), которые накануне преображеньева
дня приезжают в Малиновец и с этих пор гостят в нем всю зиму, вплоть
до конца апреля, когда возвращаются в свое собственное гнездо «Уголок», в тридцати пяти верстах от нашей усадьбы.
Чаю в этот
день до обедни не пьют даже дети, и так как все приказания отданы еще накануне, то делать решительно нечего.
Пристяжные завиваются, дышловые грызутся и гогочут, едва сдерживаемые сильною рукою кучера Алемпия; матушка трусит и крестится, но не может отказать себе в удовольствии проехаться в этот
день на стоялых жеребцах, которые в один миг домчат ее
до церкви.
Дворня
до того была поражена, что в течение двух-трех
дней чувствовалось между дворовыми нечто вроде волнения.
Шла только молотьба (иногда
до самой масленицы), но для наблюдения за ней был под рукой староста Федот, которому можно было безусловно доверить барское
дело.
С тех пор в Щучьей-Заводи началась настоящая каторга. Все время дворовых, весь
день, с утра
до ночи, безраздельно принадлежал барину. Даже в праздники старик находил занятия около усадьбы, но зато кормил и одевал их — как? это вопрос особый — и заставлял по воскресеньям ходить к обедне. На последнем он в особенности настаивал, желая себя выказать в глазах начальства христианином и благопопечительным помещиком.
— Ну,
до трехсот далеконько. А впрочем, будет с нее на нынешний
день! У нас в полку так велось: как скоро солдатик не выдержит положенное число палок — в больницу его на поправку. Там подправят, спину заживят, и опять в манеж… покуда свою порцию сполна не получит!
Это волновало ее
до чрезвычайности. Почему-то она представляла себе, что торговая площадь, ежели приложить к ней руки, сделается чем-то вроде золотого
дна. Попыталась было она выстроить на своей усадебной земле собственный корпус лавок, фасом на площадь, но и тут встретила отпор.
В Заболотье он еще
до появления матушки имел постоянные
дела.
Останавливались через каждые тридцать верст в деревенских избах, потому что с проселка на столбовой тракт выезжали только верст за сорок от Р. Наконец за два
дня до семейного праздника достигли мы цели путешествия.
Мы выехали из Малиновца около часа пополудни.
До Москвы считалось сто тридцать пять верст (зимний путь сокращался верст на пятнадцать), и так как путешествие, по обыкновению, совершалось «на своих», то предстояло провести в дороге не меньше двух
дней с половиной.
До первой станции (Гришково), тридцать верст, надо было доехать засветло.
— Никак, Анна Павловна! Милости просим, сударыня! Ты-то здорова ли, а мое какое здоровье! знобит всего, на печке лежу. Похожу-похожу по двору, на улицу загляну и опять на печь лягу. А я тебя словно чуял, и
дело до тебя есть. В Москву, что ли, собрались?
К счастью, он вовремя остановился, ликвидировал
дела и зажил тою старозаветною, глухою жизнью, которая
до конца осталась его уделом.
Но дедушка был утомлен; он грузно вылез из экипажа, наскоро поздоровался с отцом, на ходу подал матушке и внучатам руку для целования и молча прошел в отведенную ему комнату, откуда и не выходил
до утра следующего
дня.
— Далеко кулику
до Петрова
дня!
— Как это у вас языки не отсохнут! — кричит он, — с утра
до вечера только и
дела, что сквернословят!
Но дорога
до Троицы ужасна, особливо если Масленица поздняя. Она представляет собой целое море ухабов, которые в оттепель
до половины наполняются водой. Приходится ехать шагом, а так как путешествие совершается на своих лошадях, которых жалеют, то первую остановку делают в Больших Мытищах, отъехавши едва пятнадцать верст от Москвы. Такого же размера станции делаются и на следующий
день, так что к Троице поспевают только в пятницу около полудня, избитые, замученные.
От времени
до времени с раннего утра у нас проходила целая процессия матримониальных
дел мастериц.
Много он неповинных душ погубил, и
делом, и словом, и помышлением — всячески убивал, и крестьян своих
до нитки разорил.
—
До этого она не дойдет, — говорил он, — а вот я сам руки на себя наложу — это
дело статочное.
Но и
до этого
дело не дошло, а разрешилось гораздо проще.
Дни проходили за
днями; Ванька-Каин не только не винился, но, по-видимому, совсем прижился. Он даже приобретал симпатию дворовых. Хотя его редко выпускали с конного двора, но так как он вместе с другими ходил обедать и ужинать в застольную, то
до слуха матушки беспрерывно доносился оттуда хохот, который она, не без основания, приписывала присутствию ненавистного балагура.
Хранил ли он что-нибудь в глубинах своего существа или там было пустое место — кому какое
до этого
дело?
Похоронили виноватую на сельском кладбище, по христианскому обряду, не доводя
до полиции и приписав ее смерть простому случаю. Егорку, которого миссия кончилась, в тот же
день отправили в украинскую деревню.
В девичью вошел высокий и худой мужчина лет тридцати,
до такой степени бледный, что, казалось, ему целый месяц каждый
день сряду кровь пускали. Одет он был в черный демикотоновый балахон, спускавшийся ниже колен и напоминавший покроем поповский подрясник; на ногах были туфли на босу ногу.
Так все и сделалось.
Дня за три
до зимнего Николы привезли из Москвы колокол, а с ним вместе явился и Сатир. Он не только с успехом выполнил возложенное на него поручение, но, за уплатой заводчику, на руках у него оказалась даже остача.
И
дни и ночи отдавался в нашей образной (как раз над каморкой Сатира) глухой кашель больного,
до такой степени тяжкий, словно он от внутренностей освободиться силился.
Почти ежедневно ловили его в воровстве, но так как кражи были мелкие, и притом русский человек вообще судиться не любит, то
дело редко доходило
до съезжей и кончалось кулачной расправой.
Через три
дня Федота схоронили. Вся вотчина присутствовала на погребении, и не было человека, который помянул бы покойника лихом. Отец
до земли поклонился праху верного слуги; матушка всю панихиду проплакала.
— Видишь, и Корнеич говорит, что можно. Я, брат, человек справедливый: коли делать
дела, так чтоб было по чести. А второе — вот что. Продаю я тебе лес за пять тысяч, а жене скажем, что за четыре. Три тысячи ты долгу скостишь, тысячу жене отдашь, а тысячу — мне.
До зарезу мне деньги нужны.
— Что я там забыла… срам один! Здесь-то я хоть и в экономках служу, никому
до меня
дела нет, а там… Нет, видно, пословица правду говорит: кто старое помянет, тому глаз вон!
Пустотелов выходит на балкон, садится в кресло и отдыхает.
День склоняется к концу, в воздухе чувствуется роса, солнце дошло
до самой окраины горизонта и, к великому удовольствию Арсения Потапыча, садится совсем чисто. Вот уж и стадо гонят домой; его застилает громадное облако пыли, из которого доносится блеянье овец и мычанье коров. Бык, в качестве должностного лица, идет сзади. Образцовый хозяин зорко всматривается в даль, и ему кажется, что бык словно прихрамывает.
В усадьбе и около нее с каждым
днем становится тише; домашняя припасуха уж кончилась, только молотьба еще в полном ходу и будет продолжаться
до самых святок. В доме зимние рамы вставили, печки топить начали; после обеда, часов
до шести, сумерничают, а потом и свечи зажигают; сенные девушки уж больше недели как уселись за пряжу и работают
до петухов, а утром, чуть свет забрезжит, и опять на ногах. Наконец в половине октября выпадает первый снег прямо на мерзлую землю.
Дня за три
до святок обмолачиваются последние снопы овса; стук цепов на барской риге смолкает, и Арсений Потапыч на целых три месяца может считать себя вольным казаком.
Умер он внезапно, ударом, запутавши
дела до того, что и похоронить было не на что.
Но тут опять случилась неожиданность: Милочка
до такой степени затосковала, что отказалась от вечеров, а за несколько
дней до Масленицы окончательно стала сбираться в деревню.
— Ну вот. А ты говоришь, что корму для скота не хватит!.. Разве я могу об этом думать! Ах, голова у меня… Каждый
день, голубчик! каждый
день одно и то же с утра
до вечера…
Несмотря на недостатки, она, однако ж, не запиралась от гостей, так что от времени
до времени к ней наезжали соседи. Угощенье подавалось такое же, как и у всех, свое, некупленное; только ночлега в своем тесном помещении она предложить не могла. Но так как в Словущенском существовало около десяти дворянских гнезд, и в том числе усадьба самого предводителя, то запоздавшие гости обыкновенно размещались на ночь у соседних помещиков, да кстати и следующий
день проводили у них же.
Дней через пять, когда пароксизм доходил
до высшей точки и наступало настоящее бешенство, Степанида Михайловна с шумом отворяла дверь своей спальни и прибегала к дочери.
Дня через два она уехала в город и всем дворовым дала отпускные. Потом совершила на их имя дарственную запись, которою отдавала дворовым, еще при жизни, усадьбу и землю в полную собственность, а с них взяла частное обязательство, что
до смерти ее они останутся на прежнем положении.
До Лыкова считают не больше двенадцати верст; но так как лошадей берегут, то этот небольшой переезд берет не менее двух часов. Тем не менее мы приезжаем на место, по крайней мере, за час
до всенощной и останавливаемся в избе у мужичка, где происходит процесс переодевания. К Гуслицыным мы поедем уже по окончании службы и останемся там гостить два
дня.
Дней за пять
до Рождества раздолье на время прекращалось, и помещики разъезжались по своим усадьбам, чтоб встретить праздник в тишине, среди семейств.
За несколько
дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли полы, обметали стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
Все в доме смотрело сонно, начиная с матушки, которая, не принимая никаких докладов, не знала, куда деваться от скуки, и раз по пяти на
дню ложилась отдыхать, и кончая сенными девушками, которые, сидя праздно в девичьей, с утра
до вечера дремали.
Неточные совпадения
Добчинский.
Дело очень тонкого свойства-с: старший-то сын мой, изволите видеть, рожден мною еще
до брака.
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом
деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет,
до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а
до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Да что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь,
до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так, как иной городничий, которому ни
до чего
дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными руками, присевший почти
до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев
день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга глазами.