Вот кончен он; встают рядами, // Смешались шумными толпами, // И все глядят на молодых: // Невеста очи опустила, // Как будто сердцем приуныла, // И светел радостный жених. // Но тень объемлет всю природу, // Уж близко к полночи глухой; // Бояре, задремав от меду, // С поклоном убрались домой. // Жених в восторге, в упоенье: // Ласкает он в воображенье // Стыдливой
девы красоту; // Но с тайным, грустным умиленьем // Великий князь благословеньем // Дарует юную чету.
«Это Премудрость Божья, которая есть
Дева красоты и подобие Троицы, являет собою образ человека и ангела и начало свое имеет в средоточии креста, подобно цветку, возросшему из духа Божия» [Там же, с. 71.].
О сладость тайныя мечты! // Там, там за синей далью // Твой ангел,
дева красоты; // Одна с своей печалью, // Грустит, о друге слёзы льёт; // Душа её в молитве, // Боится вести, вести ждёт: // «Увы! не пал ли в битве?» // И мыслит: «Скоро ль, дружний глас, // Твои мне слышать звуки? // Лети, лети, свиданья час, // Сменить тоску разлуки».
Блеснет заутра луч денницы // И заиграет яркий день; // А я, быть может, я гробницы // Сойду в таинственную сень, // И память юного поэта // Поглотит медленная Лета, // Забудет мир меня; но ты // Придешь ли,
дева красоты, // Слезу пролить над ранней урной // И думать: он меня любил, // Он мне единой посвятил // Рассвет печальный жизни бурной!.. // Сердечный друг, желанный друг, // Приди, приди: я твой супруг!..»
Неточные совпадения
Дело в том, что в это самое время на выезде из города, в слободе Навозной, цвела
красотой посадская жена Алена Осипова.
Детскость выражения ее лица в соединении с тонкой
красотою стана составляли ее особенную прелесть, которую он хорошо помнил: но, что всегда, как неожиданность, поражало в ней, это было выражение ее глаз, кротких, спокойных и правдивых, и в особенности ее улыбка, всегда переносившая Левина в волшебный мир, где он чувствовал себя умиленным и смягченным, каким он мог запомнить себя в редкие
дни своего раннего детства.
Итак, она звалась Татьяной. // Ни
красотой сестры своей, // Ни свежестью ее румяной // Не привлекла б она очей. // Дика, печальна, молчалива, // Как лань лесная, боязлива, // Она в семье своей родной // Казалась девочкой чужой. // Она ласкаться не умела // К отцу, ни к матери своей; // Дитя сама, в толпе детей // Играть и прыгать не хотела // И часто целый
день одна // Сидела молча у окна.
Только в эту минуту я понял, отчего происходил тот сильный тяжелый запах, который, смешиваясь с запахом ладана, наполнял комнату; и мысль, что то лицо, которое за несколько
дней было исполнено
красоты и нежности, лицо той, которую я любил больше всего на свете, могло возбуждать ужас, как будто в первый раз открыла мне горькую истину и наполнила душу отчаянием.
Но при виде их свежести, рослости, могучей телесной
красоты вспыхнул воинский дух его, и он на другой же
день решился ехать с ними сам, хотя необходимостью этого была одна упрямая воля.