Неточные совпадения
Сверх того, я слышал поблизости шорох, который производила матушка, продолжая рыться
в учебных
программах, и — при одной мысли, что вот-вот она сейчас нагрянет и увидит мои проказы, у меня душа уходила
в пятки.
— Ах, вот это бесподобно! — воскликнула она, — по
программе хоть
в приготовительный класс и не требуется, а все-таки…
Матушка видела мою ретивость и радовалась.
В голове ее зрела коварная мысль, что я и без посторонней помощи, руководствуясь только
программой, сумею приготовить себя, года
в два, к одному из средних классов пансиона. И мысль, что я одиниз всех детей почти ничего не буду стоить подготовкою, даже сделала ее нежною.
Таким образом прошел целый год,
в продолжение которого я всех поражал своими успехами. Но не были ли эти успехи только кажущимися — это еще вопрос. Настоящего руководителя у меня не было, системы
в усвоении знаний — тоже.
В этом последнем отношении, как я сейчас упомянул, вместо всякой системы, у меня была
программа для поступления
в пансион. Матушка дала мне ее, сказав...
К концу года у меня образовалось такое смешение
в голове, что я с невольным страхом заглядывал
в программу, не имея возможности определить,
в состоянии ли я выдержать серьезное испытание
в другой класс, кроме приготовительного.
Хорошо еще, что
программу для собеседований заранее сверху прислали, а то, кажется,
в губерниях пошел бы такой разброд, что и не выбраться оттуда.
Неточные совпадения
Алексей Александрович долго возился с ними, написал им
программу, из которой они не должны были выходить, и, отпустив их, написал письма
в Петербург для направления депутации.
«Очевидно, страна израсходовала все свои здоровые силы… Партия Милюкова — это все, что оказалось накопленным
в XIX веке и что пытается организовать буржуазию… Вступить
в эту партию? Ограничить себя ее
программой, подчиниться руководству дельцов, потерять
в их среде свое лицо…»
Владимирские пастухи-рожечники, с аскетическими лицами святых и глазами хищных птиц, превосходно играли на рожках русские песни, а на другой эстраде, против военно-морского павильона, чернобородый красавец Главач дирижировал струнным инструментам своего оркестра странную пьесу, которая называлась
в программе «Музыкой небесных сфер». Эту пьесу Главач играл раза по три
в день, публика очень любила ее, а люди пытливого ума бегали
в павильон слушать, как тихая музыка звучит
в стальном жерле длинной пушки.
— Пустые — хотел ты сказать. Да, но вот эти люди — Орехова, Ногайцев — делают погоду. Именно потому, что — пустые, они с необыкновенной быстротой вмещают
в себя все новое: идеи,
программы, слухи, анекдоты, сплетни. Убеждены, что «сеют разумное, доброе, вечное». Если потребуется, они завтра будут оспаривать радости и печали, которые утверждают сегодня…
У Омона Телепнева выступала
в конце
программы, разыгрывая незатейливую сцену: открывался занавес, и пред глазами «всей Москвы» являлась богато обставленная уборная артистки; посреди ее, у зеркала
в три створки и
в рост человека, стояла, спиною к публике, Алина
в пеньюаре, широком, как мантия.