Неточные совпадения
Леса
горели, гнили на корню и загромождались валежником и буреломом; болота заражали окрестность миазмами, дороги не просыхали
в самые сильные летние жары; деревни ютились около самых помещичьих усадьб, а особняком проскакивали редко на расстоянии пяти-шести верст друг от друга.
Сомнения! — разве совместима речь о сомнениях с мыслью о вечно ликующих детях? Сомнения — ведь это отрава человеческого существования. Благодаря им человек впервые получает понятие о несправедливостях и тяготах жизни; с их вторжением он начинает сравнивать, анализировать не только свои собственные действия, но и поступки других. И
горе, глубокое, неизбывное
горе западает
в его душу; за
горем следует ропот, а отсюда только один шаг до озлобления…
Обыкновенно сговаривалось три-четыре воспитанника из москвичей; все вместе брали места
в одном и том же дилижансе и всегда приказывали остановиться, не доезжая Всесвятского, на
горе, с которой открывался вид на Москву.
Я тоже, с своей стороны,
горел нетерпением увидеть знаменитую обитель, о которой у нас чуть не ежедневно упоминали
в разговорах.
Прибавьте к этому еще
гору подушек, и легко поймете, какое мученье было ехать
в такой тесноте
в продолжение четырех-пяти часов.
Словом сказать, малиновецкий дом оживился. Сенные девушки — и те ходили с веселыми лицами,
в надежде, что при старом барине их не будут томить работой. Одно
горе: дедушка любил полакомиться, а к приезду его еще не будет ни ягод, ни фруктов спелых.
Ровно
в девять часов
в той же гостиной подают завтрак. Нынче завтрак обязателен и представляет подобие обеда, а во время оно завтракать давали почти исключительно при гостях, причем ограничивались тем, что ставили на стол поднос, уставленный закусками и эфемерной едой, вроде сочней, печенки и т. п. Матушка усердно потчует деда и ревниво смотрит, чтоб дети не помногу брали.
В то время она накладывает на тарелку целую
гору всякой всячины и исчезает с нею из комнаты.
И тут Господни пути. Однако
в песне поется: «На
горах станут воды…»
— У нас, на селе, одна женщина есть, тоже все на тоску жалуется. А
в церкви, как только «иже херувимы» или причастный стих запоют, сейчас выкликать начнет. Что с ней ни делали: и попа отчитывать призывали, и староста сколько раз стегал — она все свое. И представьте, как начнет выкликать, живот у нее вот как раздует.
Гора горой.
На столе перед диваном
горят две восковые свечи; сзади дивана, по обеим сторонам продольного зеркала, зажжены два бра,
в каждом по две свечи;
в зале на стене
горит лампа, заправленная постным маслом.
—
В мое время
в комиссариате взятки брали — вот так брали! — говорит дедушка. — Француз на носу, войско без сапог, а им и
горя мало. Принимают всякую гниль.
Много
горя приняли от них крестьяне, но зато и глубоко ненавидели их, так что зачастую приходилось слышать, что там-то или там-то укокошили управителя и что при этом были пущены
в ход такие утонченные приемы, которые вовсе не свойственны простодушной крестьянской природе и которые могла вызвать только неудержимая потребность отмщения.
В девичьей ей отводили место
в уголку у стола, на котором
горел сальный огарок.
А тут, на грех,
сгорел господский дом и все пожитки, какие
в нем были, и золото и серебро — словом, все пропало.
Как женщина по природе ретивая, она и
в прислуге главнее всего ценила ретивость и любила только тех, у кого дело, как говорится,
в руках
горит.
Однажды привиделся ему сон. Стоит будто он
в ангельском образе, окутанный светлым облаком;
в ушах раздается сладкогласное ангельское славословие, а перед глазами присносущий свет Христов
горит… Все земные болести с него как рукой сняло; кашель улегся, грудь дышит легко, все существо устремляется ввысь и ввысь…
— Тебе что! Ты заперся у себя
в кабинете, и горюшка мало! сидишь да по ляжкам похлопываешь… А я цельный день как
в огне
горю… Куда я теперь без Федота поспела!
— Вот хоть бы мертвое тело. Кому
горе, а тебе радость. Умер человек; поди, плачут по нем, а ты веселишься. Приедешь, всех кур по дворам перешаришь,
в лоск деревню-то разоришь… за что, про что!
По-видимому, она и сама это подозревала. От нее не умели скрыть, каким недугом умер ее отец, и она знала, что это недуг наследственный. Тем не менее жажда жизни
горела так сильно, что она даже
в самые тяжелые минуты не переставала верить и надеяться.
Но, на его
горе, всегда
в таких случаях словно из-под земли вырастала Марья Маревна и
в один миг водворяла его на чистую половину.
— Вот, ты всегда приписываешь мне дурные, подлые мысли, — заговорила она со слезами оскорбления и гнева. — Я ничего, ни слабости, ничего… Я чувствую, что мой долг быть с мужем, когда он
в горе, но ты хочешь нарочно сделать мне больно, нарочно хочешь не понимать…
— Послушай, Казбич, — говорил, ласкаясь к нему, Азамат, — ты добрый человек, ты храбрый джигит, а мой отец боится русских и не пускает меня
в горы; отдай мне свою лошадь, и я сделаю все, что ты хочешь, украду для тебя у отца лучшую его винтовку или шашку, что только пожелаешь, — а шашка его настоящая гурда [Гурда — сорт стали, название лучших кавказских клинков.] приложи лезвием к руке, сама в тело вопьется; а кольчуга — такая, как твоя, нипочем.
Но изменяет пеной шумной // Оно желудку моему, // И я Бордо благоразумный // Уж нынче предпочел ему. // К Au я больше не способен; // Au любовнице подобен // Блестящей, ветреной, живой, // И своенравной, и пустой… // Но ты, Бордо, подобен другу, // Который,
в горе и в беде, // Товарищ завсегда, везде, // Готов нам оказать услугу // Иль тихий разделить досуг. // Да здравствует Бордо, наш друг!
Неточные совпадения
Хлестаков (
в сторону).А она тоже очень аппетитна, очень недурна. (Бросается на колени.)Сударыня, вы видите, я
сгораю от любви.
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне
в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста // Сидели мы и плакали. // Я деду
горе новое // Поведала свое…
В долины,
в рощи тихие // Мы сами улетим!» // Дотла
сгорело дерево, // Дотла
сгорели птенчики, // Тут прилетела мать.
Беден, нечесан Калинушка, // Нечем ему щеголять, // Только расписана спинушка, // Да за рубахой не знать. // С лаптя до ворота // Шкура вся вспорота, // Пухнет с мякины живот. // Верченый, крученый, // Сеченый, мученый, // Еле Калина бредет: //
В ноги кабатчику стукнется, //
Горе потопит
в вине. // Только
в субботу аукнется // С барской конюшни жене…
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, //
Горой наклали хлебушка // И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. // Роман за караульного // Остался у ведра, // А прочие вмешалися //
В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…