Неточные совпадения
Скажу больше: мы только по имени были детьми наших родителей, и
сердца наши оставались вполне равнодушными ко
всему, что касалось их взаимных отношений.
Иногда Степка-балбес поднимался на хитрости. Доставал у дворовых ладанки с бессмысленными заговорами и подолгу носил их, в чаянье приворожить
сердце маменьки. А один раз поймал лягушку, подрезал ей лапки и еще живую зарыл в муравейник. И потом
всем показывал беленькую косточку, уверяя, что она принадлежит той самой лягушке, которую объели муравьи.
Но во
всем этом царствовала полная машинальность, и не чувствовалось ничего, что напоминало бы возглас: «Горе имеем
сердца!» Колени пригибались, лбы стукались об пол, но
сердца оставались немы.
Сверх того, он слывет набожным человеком, заправляет
всеми церковными службами, знает, когда нужно класть земные поклоны и умиляться
сердцем, и усердно подтягивает дьячку за обедней.
Сердце Анны Павловны играет: фруктов уродилось множество, и
всё отличные.
Я не говорю ни о той восторженности, которая переполнила мое
сердце, ни о тех совсем новых образах, которые вереницами проходили перед моим умственным взором, —
все это было в порядке вещей, но в то же время играло второстепенную роль.
Я не хочу сказать этим, что
сердце мое сделалось очагом любви к человечеству, но несомненно, что с этих пор обращение мое с домашней прислугой глубоко изменилось и что подлая крепостная номенклатура, которая дотоле оскверняла мой язык, исчезла навсегда. Я даже могу с уверенностью утверждать, что момент этот имел несомненное влияние на
весь позднейший склад моего миросозерцания.
И вот теперь, когда со
всех сторон меня обступило старчество, я вспоминаю детские годы, и
сердце мое невольно сжимается всякий раз, как я вижу детей.
Матушка сама известила сестриц об этом решении. «Нам это необходимо для устройства имений наших, — писала она, — а вы и не увидите, как зиму без милых
сердцу проведете. Ухитите ваш домичек соломкой да жердочками сверху обрешетите — и будет у вас тепленько и уютненько. А соскучитесь одни — в Заболотье чайку попить милости просим.
Всего пять верст — мигом лошадушки домчат…»
Анфиса Порфирьевна слегка оживилась. Но по мере того, как участь ее смягчалась,
сердце все больше и больше разгоралось ненавистью. Сидя за обедом против мужа, она не спускала с него глаз и
все думала и думала.
— Я больше
всего русский язык люблю. У нас сочинения задают, переложения, особливо из Карамзина. Это наш лучший русский писатель. «Звон вечевого колокола раздался, и вздрогнули
сердца новгородцев» — вот он как писал! Другой бы сказал: «Раздался звон вечевого колокола, и
сердца новгородцев вздрогнули», а он знал, на каких словах ударение сделать!
— За сыном родным столько уходу нет, сколько за ними! — сказала она в
сердцах, — возьму да вышвырну
все за окошко!
Когда серое небо, серая даль, серая окрестность настолько приглядятся человеку, что он почувствует себя со
всех сторон охваченным ими, только тогда они всецело завладеют его мыслью и найдут прочный доступ к его
сердцу.
— Да, болезни ни для кого не сладки и тоже бывают разные. У меня купец знакомый был, так у него никакой особливой болезни не было, а только
все тосковал. Щемит
сердце, да и
вся недолга. И доктора лечили, и попы отчитывали, и к угодникам возили — ничего не помогло.
— Ишь ведь родительское-то
сердце! сын на убивство идет, а старичок тихо да кротко: «Ну, что ж, убей меня! убей». От сына и муку и поруганье —
все принять готов!
В этом отношении и умные и глупые —
все одинаково сходились
сердцами.
При таких известиях
вся помещичья среда обыкновенно затихала, но спустя короткое время забывала о случившемся и вновь с легким
сердцем принималась за старые подвиги.
Мавруша тосковала больше и больше. Постепенно ей представился Павел как главный виновник сокрушившего ее злосчастья. Любовь, постепенно потухая, прошла через
все фазисы равнодушия и, наконец, превратилась в положительную ненависть. Мавруша не высказывалась, но
всеми поступками, наружным видом, телодвижениями,
всем доказывала, что в ее
сердце нет к мужу никакого другого чувства, кроме глубокого и непримиримого отвращения.
Время шло. Над Егоркой открыто измывались в застольной и беспрестанно подстрекали Ермолая на новые выходки, так что Федот наконец догадался и отдал жениха на село к мужичку в работники. Матренка, с своей стороны, чувствовала, как с каждым днем в ее
сердце все глубже и глубже впивается тоска, и с нетерпением выслушивала сожаления товарок. Не сожаления ей были нужны, а развязка. Не та развязка, которой
все ждали, а совсем другая. Одно желание всецело овладело ею: погибнуть, пропасть!
И развязка не заставила себя ждать. В темную ночь, когда на дворе бушевала вьюга, а в девичьей
все улеглось по местам, Матренка в одной рубашке, босиком, вышла на крыльцо и села. Снег хлестал ей в лицо, стужа пронизывала
все тело. Но она не шевелилась и бесстрашно глядела в глаза развязке, которую сама придумала. Смерть приходила не вдруг, и процесс ее не был мучителен. Скорее это был сон, который до тех пор убаюкивал виноватую, пока
сердце ее не застыло.
Глубокая задумчивость охватывала
все его существо,
сердце рвалось и тосковало, хотя он и сам не мог определенно объяснить, куда и об чем.
Под влиянием винного угара он оживал; как только угар проходил, так со
всех сторон обступал рой серых призраков, наполнявших
сердце щемящей тоской.
Старший конюх становится посредине площадки с длинной кордой в руках; рядом с ним помещается барин с арапником. «Модницу» заставляют делать круги всевозможными аллюрами; и тихим шагом, и рысью, и в галоп, и во
весь карьер. Струнников весело попугивает кобылу, и
сердце в нем начинает играть.
Александра Гавриловна,
все еще замечательно красивая, затмевала
всех и заставляла биться
сердца.
Сердце Пустотелова радостно бьется в груди: теперь уж никакой неожиданности опасаться нельзя. Он зорко следит за молотьбой, но дни становятся
все короче и короче, так что приходится присутствовать на гумне не больше семи-восьми часов в сутки. И чем дальше, тем будет легче. Пора и отдохнуть.
Тем не менее, как ни оторван был от жизни идеализм сороковых годов, но лично своим адептам он доставлял поистине сладкие минуты. Мысли горели,
сердца учащенно бились,
все существо до краев переполнялось блаженством. Спасибо и за это. Бывают сермяжные эпохи, когда душа жаждет, чтобы хоть шепотом кто-нибудь произнес: sursum corda! [Горе имеем
сердца! (лат.)] — и не дождется…
Увы! дуновение жизни, очевидно, еще не коснулось этого загадочного существа, и
весь вопрос заключался в том, способно ли
сердце ее хоть когда-нибудь раскрыться навстречу этому дуновению.
И я обязан выполнить эту задачу, хотя бы мне пришлось ради этого отказаться от самых дорогих привязанностей, от
всего, на что доныне я смотрел, как на святыню
сердца!
— Ну, теперь я, по крайности, хоть детьми займусь! — сказала она себе и действительно
всю страстность горячего материнского
сердца отдала этим детям.
За завтраком Марья Маревна рассказала
все подробности своей скитальческой жизни, и чем больше развертывалась перед глазами радушных хозяев повесть ее неприглядного существования, тем больше загоралось в
сердцах их участие к бедной страдалице матери.
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек
все несет наружу: что на
сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли, что, даже когда ложишься спать,
все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в
сердце.
— Пришел я из Песочного… // Молюсь за Дему бедного, // За
все страдное русское // Крестьянство я молюсь! // Еще молюсь (не образу // Теперь Савелий кланялся), // Чтоб
сердце гневной матери // Смягчил Господь… Прости! —
Вдруг песня хором грянула // Удалая, согласная: // Десятка три молодчиков, // Хмельненьки, а не валятся, // Идут рядком, поют, // Поют про Волгу-матушку, // Про удаль молодецкую, // Про девичью красу. // Притихла
вся дороженька, // Одна та песня складная // Широко, вольно катится, // Как рожь под ветром стелется, // По
сердцу по крестьянскому // Идет огнем-тоской!..
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал — тужил о матушке // И обо
всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в
сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко
всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст
всю жизнь свою // И за кого умрет.