Цитаты со словом «к»
Я, Никанор Затрапезный, принадлежу
к старинному пошехонскому дворянскому роду.
Затем, приступая
к пересказу моего прошлого, я считаю нелишним предупредить читателя, что в настоящем труде он не найдет сплошного изложения всехсобытий моего жития, а только ряд эпизодов, имеющих между собою связь, но в то же время представляющих и отдельное целое.
Оно проникало не только в отношения между поместным дворянством и подневольною массою —
к ним, в тесном смысле, и прилагался этот термин, — но и во все вообще формы общежития, одинаково втягивая все сословия (привилегированные и непривилегированные) в омут унизительного бесправия, всевозможных изворотов лукавства и страха перед перспективою быть ежечасно раздавленным.
С недоумением спрашиваешь себя: как могли жить люди, не имея ни в настоящем, ни в будущем иных воспоминаний и перспектив, кроме мучительного бесправия, бесконечных терзаний поруганного и ниоткуда не защищенного существования? — и,
к удивлению, отвечаешь: однако ж жили!
И, что еще удивительнее: об руку с этим сплошным мучительством шло и так называемое пошехонское «раздолье»,
к которому и поныне не без тихой грусти обращают свои взоры старички.
Текучей воды было мало. Только одна река Перла, да и та неважная, и еще две речонки: Юла и Вопля. [Само собой разумеется, названия эти вымышленные.] Последние еле-еле брели среди топких болот, по местам образуя стоячие бочаги, а по местам и совсем пропадая под густой пеленой водяной заросли. Там и сям виднелись небольшие озерки, в которых водилась немудреная рыбешка, но
к которым в летнее время невозможно было ни подъехать, ни подойти.
Сбоку, поближе
к скотным дворам, выкапывался небольшой пруд, который служил скотским водопоем и поражал своей неопрятностью и вонью.
С течением времени он женился на Селине, и, по смерти его, имение перешло
к ней.
И вот, когда все было наварено, насолено, настояно и наквашено, когда вдобавок
к летнему запасу присоединялся запас мороженой домашней птицы, когда болота застывали и устанавливался санный путь — тогда начиналось пошехонское раздолье, то раздолье, о котором нынче знают только по устным преданиям и рассказам.
К этому предмету я возвращусь впоследствии, а теперь познакомлю читателя с первыми шагами моими на жизненном пути и той обстановкой, которая делала из нашего дома нечто типичное.
А именно: все время, покуда она жила в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в той же комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных
к этой комнате клопов; затем, по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой в ее городской дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Иногда, сверх того, отпускали
к ней на полгода или на год в безвозмездное услужение дворовую девку, которую она, впрочем, обязана была, в течение этого времени, кормить, поить, обувать и одевать на собственный счет.
— Это ты подлянке индюшек-то послать собралась? — негодовала матушка на ключницу, видя приготовленных
к отправке в сенях пару или две замороженных индеек, — будет с нее, и старыми курами прорву себе заткнет.
Повитушке, вместо красной, дали беленькую деньгами да один воз провизии послали по первопутке, а другой
к Масленице.
Кормилица у меня была своя крепостная, Домна,
к которой я впоследствии любил бегать украдкой в деревню.
Катанье в санях не было в обычае, и только по воскресеньям нас вывозили в закрытом возке
к обедне в церковь, отстоявшую от дома саженях в пятидесяти, но и тут закутывали до того, что трудно было дышать.
С больною душой, с тоскующим сердцем, с неокрепшим организмом, человек всецело погружается в призрачный мир им самим созданных фантасмагорий, а жизнь проходит мимо, не прикасаясь
к нему ни одной из своих реальных услад.
Детские комнаты, как я уже сейчас упомянул, были переполнены насекомыми и нередко оставались по нескольку дней неметенными, потому что ничей глаз туда не заглядывал; одежда на детях была плохая и чаще всего перешивалась из разного старья или переходила от старших
к младшим; белье переменялось редко.
Прибавьте
к этому прислугу, одетую в какую-то вонючую, заплатанную рвань, распространявшую запах, и вы получите ту невзрачную обстановку, среди которой копошились с утра до вечера дворянские дети.
Грош прикладывался
к грошу, и когда образовывался гривенник, то помыслы устремлялись к целковому.
Даже дворовые, насчет которых, собственно, и происходил процесс прижимания гроша
к грошу, и те внимали афоризмам стяжания не только без ненависти, но даже с каким-то благоговением.
К чаю полагался крохотный ломоть домашнего белого хлеба; затем завтрака не было, так что с осьми часов до двух (время обеда) дети буквально оставались без пищи.
В девичьей, на обеденном столе, красовались вчерашние остатки, не исключая похлебки, и матушкою, совместно с поваром, обсуждался вопрос, что и как «подправить»
к предстоящему обеду.
Пирог этот так и назывался «поповским», да и посуда
к закуске подавалась особенная, поповская: серые, прыщеватые тарелки, ножи с сточенными лезвиями, поломанные вилки, стаканы и рюмки зеленого стекла.
Даже соседи это знали и никогда
к нам, в отсутствие матушки, не ездили.
— Что же ты получше куска не выбрал? вон сбоку, смотри, жирный какой! — заговаривала матушка притворно ласковым голосом, обращаясь
к несчастному постылому, у которого глаза были полны слез.
Затем отец принадлежал
к старинному дворянскому роду (Затрапезный — шутка сказать!), а мать была по рождению купчиха, при выдаче которой замуж вдобавок не отдали полностью договоренного приданого.
Или обращаются
к отцу с вопросом: «А скоро ли вы, братец, имение на приданое молодой хозяюшки купите?» Так что даже отец, несмотря на свою вялость, по временам гневался и кричал: «Язвы вы, язвы! как у вас язык не отсохнет!» Что же касается матушки, то она, натурально, возненавидела золовок и впоследствии доказала не без жестокости, что память у нее относительно обид не короткая.
К несчастью, свидетелями этих сцен были и дети.
Но вообще мы хладнокровно выслушивали возмутительные выражения семейной свары, и она не вызывала в нас никакого чувства, кроме безотчетного страха перед матерью и полного безучастия
к отцу, который не только кому-нибудь из нас, но даже себе никакой защиты дать не мог.
Да оно и не могло быть иначе, потому что отношения
к нам родителей были совсем неестественные.
Таким образом,
к отцу мы, дети, были совершенно равнодушны, как и все вообще домочадцы, за исключением, быть может, старых слуг, помнивших еще холостые отцовские годы; матушку, напротив, боялись как огня, потому что она являлась последнею карательною инстанцией и притом не смягчала, а, наоборот, всегда усиливала меру наказания.
К сечению прибегали не часто, но колотушки, как более сподручные, сыпались со всех сторон, так что «постылым» совсем житья не было.
Но ежели несправедливые и суровые наказания ожесточали детские сердца, то поступки и разговоры, которых дети были свидетелями, развращали их.
К сожалению, старшие даже на короткое время не считали нужным сдерживаться перед нами и без малейшего стеснения выворачивали ту интимную подкладку, которая давала ключ к уразумению целого жизненного строя.
Нормальные отношения помещиков того времени
к окружающей крепостной среде определялись словом «гневаться».
Драться во время еды было неудобно; поэтому отец, как человек набожный, нередко прибегал
к наложению эпитимии.
— Ты что глаза-то вытаращил? — обращалась иногда матушка
к кому-нибудь из детей, — чай, думаешь, скоро отец с матерью умрут, так мы, дескать, живо спустим, что они хребтом, да потом, да кровью нажили! Успокойся, мерзавец! Умрем, все вам оставим, ничего в могилу с собой не унесем!
А иногда
к этому прибавлялась и угроза...
Но судачением соседей дело ограничивалось очень редко; в большинстве случаев оно перерождалось в взаимную семейную перестрелку. Начинали с соседей, а потом постепенно переходили
к самим себе. Возникали бурные сцены, сыпались упреки, выступали на сцену откровения…
— Ну нет, и Заболотье недурно, — резонно возражал ему любимчик Гриша, — а притом папенькино желанье такое, чтоб Малиновец в целом составе перешел
к старшему в роде Затрапезных. Надо же уважить старика.
— Намеднись Петр Дормидонтов из города приезжал. Заперлись, завещанье писали. Я было у двери подслушать хотел, да только и успел услышать: «а егоза неповиновение…» В это время слышу: потихоньку кресло отодвигают — я как дам стрекача, только пятки засверкали! Да что ж, впрочем, подслушивай не подслушивай, а его — это непременно означает меня! Ушлет она меня
к тотемским чудотворцам, как пить даст!
— Мне этот секрет Венька-портной открыл. «Сделайте, говорит: вот увидите, что маменька совсем другие
к вам будут!» А что, ежели она вдруг… «Степа, — скажет, — поди ко мне, сын мой любезный! вот тебе Бубново с деревнями…» Да деньжищ малую толику отсыплет: катайся, каналья, как сыр в масле!
У большинства помещиков было принято за правило не допускать браков между дворовыми людьми. Говорилось прямо: раз вышла девка замуж — она уж не слуга; ей впору детей родить, а не господам служить. А иные
к этому цинично прибавляли: на них, кобыл, и жеребцов не напасешься! С девки всегда спрашивалось больше, нежели с замужней женщины: и лишняя талька пряжи, и лишний вершок кружева, и т. д. Поэтому был прямой расчет, чтобы девичье целомудрие не нарушалось.
Ходили
к обедне аккуратно каждое воскресенье, а накануне больших праздников служили в доме всенощные и молебны с водосвятием, причем строго следили, чтобы дети усердно крестились и клали земные поклоны.
— А в Лому медведь проявился. Вот коли туда пошлют, да он в гости
к себе позовет!
Девичий гомон мгновенно стихает; головы наклоняются
к работе; иглы проворно мелькают, коклюшки стучат. В дверях показывается заспанная фигура барыни, нечесаной, немытой, в засаленной блузе. Она зевает и крестит рот; иногда так постоит и уйдет, но в иной день заглянет и в работы. В последнем случае редко проходит, чтобы не раздалось, для начала дня, двух-трех пощечин. В особенности достается подросткам, которые еще учатся и очень часто портят работу.
Барыня садится на ларь
к столу, на котором разложены на блюдах остатки «вчерашнего», и между прочим в кастрюльке вчерашняя похлебка.
Барыня вскакивает и приближается
к самому лицу повара.
— Как запашок! на льду стоит всего пятый день, и уж запашок! Льду, что ли, у тебя нет? — строго обращается барыня
к ключнице.
По уходе повара она направляется
к медному тазу, над которым утвержден медный же рукомойник с подвижным стержнем. Ключница стоит сзади, покуда барыня умывается. Мыло, которое она при этом употребляет, пахнет прокислым; полотенце простое, из домашнего холста.
Цитаты из русской классики со словом «к»
Предложения со словом «к»
- – Но здешний храм так мал, что почти вся толпа останется снаружи, и мы едва ли подойдём к двери ближе чем на пятьдесят футов.
- Обращаясь к отношениям, складывающимся между городами и университетами, исследователи нередко рассматривают их как обмен возможностями и значимыми ресурсами.
- Вряд ли она теперь сможет относиться к друзьям, как прежде, немного свысока.
- (все предложения)
Значение слова «к»
К1 см. ка.
К2 и КО, предлог с дат. п. 1. Употребляется при обозначении места, предмета, лица, к которым направлено движение. Скакать к лесу. Плыть к острову. Лететь к Москве. Ехать к брату. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова К
Афоризмы русских писателей со словом «к»
- Но… это не значит, что теряют значение такие ценности, как гуманизм, добро, разум, любовь, братство, принципиальность, самоотверженность… Наоборот, они обретают особенное значение, ибо направлены сегодня против сползания к самоубийству.
- Общество сачков-морализаторов; воров-морализаторов, бездельников-морализаторов — вот во что все больше превращаемся. Все друг друга воспитывают. Почти каждый не делает то, что обязан, и так, как обязан (почему — это уже вопрос экономической организации общества), но претензии к другим и друг к другу неимоверные.
- Такие мы все. Вспоминаем друг о друге к концу жизни, когда кто тяжело заболеет или помрет. Вот тогда вдруг становится всем нам ясно, кого потеряли, каким он был, чем славен, какие дела совершил.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно