Неточные совпадения
Помните ли вы,
как мы с вами волновались? Это было
так недавно. То расцветали надеждами, то увядали; то поднимали голову,
как бы к чему-то прислушиваясь, то опускали ее долу, точно всё, что нужно, услышали; то устремлялись вперед, то жались к сторонке… И бредили, бредили, бредили — без конца!
Лично я не плескал руками ни оправдательным, ни обвинительным приговорам присяжных, но все-таки говорил:"Слышали? тетенька-то
как отличилась?"А главное: я"подпевал"(не"бредил", в истинном значении этого слова, а именно"подпевал") — этого уж я никак скрыть не могу!
Так вот
как соберешь все это в один фокус, да прикинешь, что за сие, по усмотрению управы благочиния, полагается, — даже волос дыбом встанет!
Как я тогда обиделся!
как горячо начал доказывать, что меня совсем не
так поняли!
И вдруг, сам не помню
как,
такую высокую ноту взял, что даже вы всполошились и начали меня успокоивать!
Но, кроме того, и еще — хоть вы мне и тетенька, но лет на десяток моложе меня (мне 56 лет) и обладаете
такими грасами, которые могут встревожить
какого угодно pouilleux.
Впрочем, вся заслуга отрезвления (ибо я уверен, что этот процесс уже совершился в вас) на вашей, душенька, стороне. Я же
как прежде был хорош,
так и теперь хорош.
Сколько мы, литераторы, волновались: нужно-де ясные насчет книгопечатания законы издать! Только я один говорил: и без них хорошо! По-моему и вышло: коли хорошо,
так и без законов хорошо! А вот теперь посидим да помолчим — смотришь, и законы будут. Да
такие ясные, что небо с овчинку покажется. Ах, господа, господа! представляю себе,
как вам будет лестно, когда вас,"по правилу", начнут в три кнута жарить!
Вот если бы мы были простые тати — слова нет, я бы и сам скорого суда запросил. Но ведь мы, тетенька,"разбойники печати"… Ах, голубушка! произношу я эту несносную кличку и всякий раз думаю: сколько нужно было накопить в душе гною,
каким нужно было сознавать себя негодяем, чтобы
таким прозвищем стошнило!
Поэтому-то вот я и говорил всегда: человеческое благополучие в тишине созидаться должно. Если уж не миновать нам благополучия,
так оно и само нас найдет. Вот
как теперь: нигде не шелохнется; тихо, скромно, благородно. А оно между тем созидается себе да созидается.
Только они думают, что без них это благополучие совершиться не может. Когда мы с вами во время оно бреднями развлекались, нам как-то никогда на ум не приходило, с нами они осуществятся или без нас. Нам казалось, что, коснувшись всех, они коснутся, конечно, и нас, но того, чтобы при сем утащить кусок пирога… сохрани бог! Но ведь то были бредни, мой друг, которые
как пришли,
так и ушли. А нынче — дело. Для дела люди нужны, а люди — вот они!
Но мне-то, мне-то зачем это знать? Конечно, оно любопытно, но иногда, право, выгоднее без любопытства век прожить. Признаюсь, я даже не удержался и спросил Удава: да неужто же нужно, чтобы я знал, где раки зимуют? А он в ответ: уж там нужно или не нужно, а
как будут показывать,
так и вы, в числе прочих, узнаете.
Но что всего хуже, насмеяться-то они насмеются, а помочь не помогут. Потому что хоть вы, милая тетенька, и восклицаете; ах, ведь и я когда-то бредила! но все-таки понимаете, что, полжизни пробредивши, нельзя сбросить с себя эту хмару
так же легко,
как сменяют старое, заношенное белье. А домочадцы ваши этого не понимают. Отроду они не бредили — оттого и внутри у них не скребет. А у вас скребет.
Скажите просто: вот, мол,
какие слухи ходят,
так вы уж, пожалуйста!
Помните, тетенька,
как лейб-гвардии кирасирского полка штабс-ротмистр Лев Полугаров ("к сему заемному письму"и т. д.) посадил вас на ладонку, да
так к брачному алтарю и доставил?
Все именно
так и произошло,
как я в прошлом письме проектировал.
Как приехали вы к нам,
так и уехали — на собственном иждивении, без провожатого.
Ибо ничто
так не веселит,
как вид человека, приведенного к одному знаменателю.
А
так как мы с вами именно только
такие действия и совершали, то никто нас в бараний рог и не согнул: пускай гуляют.
Все это
так умно и основательно, что не согласиться с этими доводами значило бы навлекать на себя справедливый гнев. Но не могу не сказать, что мне,
как человеку, тронутому"бреднями", все-таки, по временам, представляются кое-какие возражения. И, прежде всего, следующее: что же, однако, было бы хорошего, если б сарматы и скифы и доднесь гоняли бы Макаровых телят? Ведь, пожалуй, и мы с вами паслись бы в
таком случае где-нибудь на берегах Мьи? [Старинное название реки Мойки. (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)]
Как ни ненадежна пословица, упразднившая римскую империю, но сдается, что если б она не пользовалась
такою популярностью, то многое из того, что ныне заставляет биться наши сердца гордостью и восторгом, развилось бы совсем в другом направлении, а может быть, и окончательно захирело бы в зачаточном состоянии.
Но, может быть, вы скажете: урядники-то могли бы возникнуть и независимо от errare humanum est… Совершенно с вами согласен.
Как могли бы возникнуть? — да
так, как-нибудь. Тут"тяп", там"ляп" — смотришь, ан и"карабь". В ляповую пору да в типовых головах
такие ли предприятия зарождаются! А сколько мы липовых пор пережили! сколько типовых голов перевидели!
Тем не менее,
как ни жаль расставаться с тем или другим излюбленным девизом, но если раз признано, что он «надоел» или чересчур много хлопот стоит — делать нечего, приходится зайцев зубами ловить. Главное дело, общая польза того требует, а перед идеей общей пользы должны умолкнуть все случайные соображения. Потому что общая польза — это, с одной стороны… а впрочем, что бишь
такое общая польза, милая тетенька?
Таким образом, оказывается, что «внушать доверие» значит перемещать центр «бредней» из одной среды (уже избредившейся) в другую (еще не искушенную бредом). Например, мы с вами обязываемся воздерживаться от бредней, а Корела пусть бредит. Мы с вами пусть не надеемся на сложение недоимок, а Корела — пусть надеется. И все тогда будет хорошо, и мы еще поживем. Да и
как еще поживем-то, милая тетенька!
Но что же нужно сделать для того, чтобы забредило
такое подавленное суровою действительностью существо,
как Корела? — Очень немногое: нужно только иметь наготове запас фантастических картин, смысл которых был бы таков: вот радости, которые тебя впереди ожидают! Или, говоря другими словами, надобно постоянно и без устали лгать.
Задача довольно трудная, но она будет в значительной мере облегчена, ежели мы дисциплинируем язык
таким образом, чтобы он лгал самостоятельно, то есть
как бы не во рту находясь, а где-нибудь за пазухой.
Мы всегда были охотники полгать, но не могу скрыть, что между прежним,
так сказать, дореформенным лганьем и нынешним
такая же разница,
как между лимоном, только что сорванным с дерева, и лимоном выжатым. Прежнее лганье было сочное, пахучее, ядреное; нынешнее лганье — дряблое, безуханное, вымученное.
По форме современное лганье есть не что иное,
как грошовая будничная правда, только вывороченная наизнанку. Лгун говорит"да"там, где следует сказать"нет", — и наоборот. Только и всего, Нет ни украшений, ни слез, ни смеха, ни перла создания — одна дерюжная, черт ее знает, правда или ложь. До
такой степени"черт ее знает", что ежели вам в глаза уже триста раз сряду солгали, то и в триста первый раз не придет в голову, что вы слышите триста первую ложь.
И притом
такого, который, вопреки всем вороньим свидетельствам, утверждает, что никогда околоточные надзиратели не были
так деятельны, никогда основы не стояли
так прочно и незыблемо,
как теперь?
Все это сообщает их деятельности
такой размах,
такую безграничность свободы,
какая обыкновенному смертному совсем недоступна.
С одной стороны, я очень хорошо понимаю, что, ввиду общей пользы, необходимо отказаться от заблуждений; но, с другой стороны,
как только начну приводить это намерение в исполнение,
так, незаметно для самого себя, слагаю заблуждениям панегирик.
Они не могут забыть, что ренегат когда-то был их противником, и потому,
как только он сбежал из первоначального лагеря,
так сейчас его забирают в лапы: попался! теперь только держись!
Пускай в слепом недоумении они остервеняются ввиду всякой попытки ввести в жизнь элемент сознательности — мы поощрим эти остервенения, потому что
как только мы допустим вторгнуться элементу сознательности,
так тотчас же, вслед за этим вторжением, исчезнет все наше обаяние, и мы сойдем на степень обыкновенных огородных пугал.
Вот, милая тетенька, что
такое та общая польза, ради которой мы с
таким самоотвержением обязываемся применять к жизни творческую силу лганья. Предоставляю вашей проницательности судить, далеко ли она ушла в этом виде от тех старинных определений, которые,
как я упомянул выше, отождествляли ее с пользою квартальных надзирателей. Я же к сему присовокупляю: прежде хоть квартальные"пользу"видели, а нынче…
Хорошо, что я нашелся, предсказав, что не успеет курица яйцо снести,
как та же самая пара рябчиков будет сорок копеек стоить (это произвело
так называемое"благоприятное"впечатление); но, во-первых, находчивость не для всех обязательна, а во-вторых, коли по правде-то сказать, ведь я и сам никакой пользы от моего предсказанья не получил.
Во всяком случае, это
так меня встревожило, что я отправился за разъяснениями к одному знакомому почтовому чиновнику и, знаете ли,
какой странный ответ от него получил?"
Но
так как этот ответ не удовлетворил меня и я настаивал на дальнейших разъяснениях, то приятель мой присовокупил:"Никаких тут разъяснений не требуется — дело ясно само по себе; а ежели и существуют особенные соображения, в силу которых адресуемое является равносильным неадресованному, то тайность сию, мой друг, вы, лет через тридцать, узнаете из"Русской старины".
Ясно и многое другое, да ведь ежели примешься до всего доходить,
так, пожалуй, и это письмо где-нибудь застрянет. А вы между тем уж и теперь беспокоитесь, спрашиваете: жив ли ты? Ах, добрая вы моя! разумеется, жив! Слава богу, не в лесу живу, а тоже,
как и прочие все, в участке прописан!
Нынче вся жизнь в этом заключается: коли не понимаешь — не рассуждай! А коли понимаешь — умей помолчать! Почему
так? — а потому что
так нужно. Нынче всё можно: и понимать и не понимать, но только и в том и в другом случае нельзя о сем заявлять. Нынешнее время — необыкновенное; это никогда не следует терять из виду. А завтра, может быть, и еще необыкновеннее будет, — и это не нужно из вида терять. А посему:
какое пространство остается между этими двумя дилеммами — по нем и ходи.
Хорошо-то хорошо, а всё-таки не знаю,
как сказать.
Какой это производит эффект, можно судить по тому, что подле меня один русский сведущий человек сидел,
так он ногтями всю бархатную обивку на кресле ободрал и все кричал: пошевеливай!
Красиво, весело и, что важнее всего, точно
как будто это
так и быть должно…
Все думаешь:
как это
так? пять минут назад на желтенькую бумажку и смотреть никто не хотел, а тут с руками ее рвут!
Надобно
так это дело вести, чтобы всякий человек
как бы добровольно, сам от себя сознал, что для счастья его нужны две вещи: пирог с капустой и утка с груздями.
Только вы не очень все-таки"книжку"-то запускайте, потому что, не ровен час, и не увидите,
как ворошиловское-то ваше гнездо к Финагеичу в руки перейдет.
Однако ж, кажется, я увлекся в политико-экономическую сферу, которая в письмах к родственникам неуместна… Что делать! такова уж слабость моя! Сколько раз я сам себе говорил: надо построже за собой смотреть! Ну, и смотришь, да проку как-то мало из этого самонаблюдения выходит. Стар я и болтлив становлюсь. Да и старинные предания в свежей памяти,
так что хоть и знаешь, что нынче свободно, а все
как будто не верится. Вот и стараешься болтовней след замести.
Не дальше
как вчера я эту самую мысль подробно развивал перед общим нашим другом, Глумовым, и представьте себе, что он мне ответил!"К тому, говорит, времени,
как все-то устроится, ты
такой скотиной сделаешься, что не только Пушкина с Лермонтовым, а и Фета с Майковым понимать перестанешь!"
Если б можно было ходить по улице"не встречаясь", любой из компарсов современной общественной массы шел бы прямо и не озираясь: но
так как жизнь сложна и чревата всякими встречами,
так как"встречи"эти разнообразны и непредвиденны, да и люди, которые могут"увидеть", тоже разнообразны и непредвиденны, — вот наш компарс и бежит во все лопатки на другую сторону улицы, рискуя попасть под лошадей.
Но кстати:
так как вы жалуетесь на вашего соседа Пафнутьева, который некогда вас либеральными записками донимал, а теперь поговаривает:"надо же, наконец, серьезно взглянуть в глаза опасности…", то, относительно этого человека, говорю вам прямо: опасайтесь его! ибо это совсем не компарс, а корифей.
Помните,
как, по окончании чтения, вы отозвали меня в сторону и сказали:"ах, все мое существо проникнуто какою-то невыразимо сладкою музыкой!"А я на это (сознаюсь: я был груб и неделикатен) ответил: не понимаю,
как это вы
так легко по всякому поводу музыкой наполняетесь! просто дрянцо с пыльцой.