А нынче и это толкование, с точки зрения"принципа нравственности", кажется уже недостаточным, и потому говорят: ежели такой-то
губернский секретарь унизился до общения с коллежскими регистраторами, то это значит, что он вознамерился сеять между сими последними превратные толкования.
Сам
губернский секретарь Красоткин помер уже очень давно, тому назад почти четырнадцать лет, но вдова его, тридцатилетняя и до сих пор еще весьма смазливая собою дамочка, жива и живет в своем чистеньком домике «своим капиталом».
Расставшись с Мишанкой и послав Мисанке заочно благословение, Золотухина оставила княжеский дом и вновь появилась в Словущенском. Но уже не ездила кормиться по соседям, а солидно прожила лет шесть своим домком и при своем капитале. Умирая, она была утешена, что оба сына ее пристроены. Мишанка имел кафедру в Московском университете, а Мисанка, в чине
губернского секретаря, пользовался благоволением начальства и репутацией примерного столоначальника.
— Ma parole! Даю слово! Барон и
губернский секретарь… в Лифляндии родился, в Берлине обучался, в Москве с кругу спился и вдребезги проигрался… Одолжите двугривенный. Пойду отыгрываться… До первой встречи.
— За поповым перелазом подралися трое разом, — зачастил Веткин церковной скороговоркой, — поп, дьяк, пономарь та ще
губернский секретарь. Совайся, Ничипоре, со-вайся.
Неточные совпадения
Губернский предводитель, несмотря на то, что он чувствовал в воздухе приготовляемый ему подвох, и несмотря на то, что не все просили его, всё-таки решился баллотироваться. Всё в зале замолкло,
секретарь громогласно объявил, что баллотируется в
губернские предводители ротмистр гвардии Михаил Степанович Снетков.
Секретаря в канцелярии губернатора, например, сочли нужным назвать правителем дел, а
секретаря губернского правления оставили без перевода на русский язык.
А ведь пресмешно, сколько
секретарей, асессоров, уездных и
губернских чиновников домогались, долго, страстно, упорно домогались, чтоб получить это место; взятки были даны, святейшие обещания получены, и вдруг министр, исполняя высочайшую волю и в то же время делая отместку тайной полиции, наказывал меня этим повышением, бросал человеку под ноги, для позолоты пилюли, это место — предмет пламенных желаний и самолюбивых грез, — человеку, который его брал с твердым намерением бросить при первой возможности.
Узнал, что он был из новогородской семинарии и шел пешком в Петербург повидаться с дядею, который был
секретарем в
губернском штате.
Я даже помню, как он судился по делу о сокрытии убийства, как его дразнили за это фофаном и как он оправдывался, говоря, что «одну минуточку только не опоздай он к
секретарю губернского правления — и ничего бы этого не было».