Одно только
горе у нее: до сих пор ни одного жида не успела к себе залучить. Но грек уже есть. Такой грек, который, по словам Федосьюшки, торгует орехами, да всё грецкими. И ей, старушке, по фунту и по два дарит.
Неточные совпадения
И вот навстречу его вздохам сорвался с цепи человек,
у которого на лбу так и
горит:"в надежде славы и добра"…
Но
у него
горело воображение, но сердце его учащенно билось и накипевшие слезы просились наружу.
Вот от этой-то голодухи и земцы из своих нор в Петербург наползают. Был
у нас когда-то мужик, так на этом мужике нынче Колупаев с Разуваемым поехали; была ссуда, были облигации, а куда они подевались, и ума не приложишь; наконец, осталась земля, а ее не угрызешь. О,
горе нам, рожденным в свет!
— А я… поздравьте… вольная птица! — начал он как-то сразу и, повернувшись в кресле, сделал рукой в воздухе какой-то удивительно легкомысленный жест, как будто и в самом деле
у него
гора с плеч свалилась.
— Конечно, все. Там —
горы,
у нас — паспорты; там тепло,
у нас — холодно; там местоположение —
у нас нет местоположения; там сел да поехал, а
у нас в каждом месте: стой, сказывай, кто таков! какой такой человек есть? Нет, вашество, нам впору попросту, без затей прожить, а не то чтобы что!
— Ох, батюшка, осьмнадцать человек! — сказала старуха, вздохнувши. — И умер такой всё славный народ, всё работники. После того, правда, народилось, да что в них: всё такая мелюзга; а заседатель подъехал — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати, как за живого. На прошлой неделе
сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.
Но через день, через два прошло и это, и, когда Вера являлась к бабушке, она была равнодушна, даже умеренно весела, только чаще прежнего запиралась у себя и долее обыкновенного
горел у ней огонь в комнате по ночам.
Снегурочка, да чем же // Встречать тебе восход Ярила-Солнца? // Когда его встречаем, жизни сила, // Огонь любви
горит у нас в очах, // Любовь и жизнь — дары Ярила-Солнца; // Его ж дары ему приносят девы // И юноши; а ты сплела венок, // Надела бус на шейку, причесалась, // Пригладилась — и запон, и коты // Новехоньки, — тебе одна забота, // Как глупому ребенку, любоваться // На свой наряд да забегать вперед, // Поодоль стать, — в глазах людей вертеться // И хвастаться обновками.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго
у креста // Сидели мы и плакали. // Я деду
горе новое // Поведала свое…
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, //
Горой наклали хлебушка // И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. // Роман за караульного // Остался
у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось
горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Как велено, так сделано: // Ходила с гневом на сердце, // А лишнего не молвила // Словечка никому. // Зимой пришел Филиппушка, // Привез платочек шелковый // Да прокатил на саночках // В Екатеринин день, // И
горя словно не было! // Запела, как певала я // В родительском дому. // Мы были однолеточки, // Не трогай нас — нам весело, // Всегда
у нас лады. // То правда, что и мужа-то // Такого, как Филиппушка, // Со свечкой поискать…
Изложив таким манером нечто в свое извинение, не могу не присовокупить, что родной наш город Глупов, производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет три реки и, в согласность древнему Риму, на семи
горах построен, на коих в гололедицу великое множество экипажей ломается и столь же бесчисленно лошадей побивается. Разница в том только состоит, что в Риме сияло нечестие, а
у нас — благочестие, Рим заражало буйство, а нас — кротость, в Риме бушевала подлая чернь, а
у нас — начальники.