Неточные совпадения
В то же
время в
одном из уездных городов процветал и имел громадную фабрику купец Чумазый.
Для помещиков эта операция была, несомненно, выгодна. Во-первых, Чумазый уплачивал хорошую цену за
одни крестьянские тела; во-вторых, оставался задаром крестьянский земельный надел, который в тех местах имеет значительную ценность. Для Чумазого выгода заключалась в том, что он на долгое
время обеспечивал себя дешевой рабочей силой. Что касается до закабаляемых, то им оставалась в удел надежда, что невзгода настигает их… в последний раз!
И он, не успевши отдохнуть с дороги, обходит двор, осматривает, все ли везде в порядке, задан ли скоту корм, жиреет ли поросенок, которого откармливают на продажу, не стерлась ли ось в телеге, на месте ли чеки, не подгнили ли слеги на крыше двора, можно ли надеяться, что вон этот столб,
один из тех, которые поддерживают двор, некоторое
время еще простоит.
У него дом больше — такой достался ему при поступлении на место; в этом доме, не считая стряпущей, по крайней мере, две горницы, которые отапливаются зимой «по-чистому», и это требует лишних дров; он круглый год нанимает работницу, а на лето и работника, потому что земли у него больше, а стало быть, больше и скота —
одному с попадьей за всем недоглядеть; одежда его и жены дороже стоит, хотя бы ни он, ни она не имели никаких поползновений к франтовству; для него самовар почти обязателен, да и закуска в запасе имеется, потому что его во всякое
время может посетить нечаянный гость: благочинный, ревизор из уездного духовного правления, чиновник, приехавший на следствие или по другим казенным делам, становой пристав, волостной старшина, наконец, просто проезжий человек, за метелью или непогодой не решающийся продолжать путь.
Изредка, на досуге, он перечитывает то
один, то другой проект и от
времени до
времени глубокомысленно восклицает...
— О! — начал было он, но в это
время одна из танцующих дам подвела ей двух кавалеров...
"Вчера скончался Сергей Семенович Ростокин,
один из самых ревностных реформаторов последнего
времени. Еще накануне он беседовал с друзьями об
одном проекте, который составлял предмет его постоянных забот, и в этой беседе, внезапно, на порвавшемся слове, застигла его смерть… Мир праху твоему, честный труженик!"
В этих присматриваньях идет
время до шести часов. Скучное, тягучее
время, но Люберцев бодро высиживает его, и не потому, что — кто знает? вдруг случится в нем надобность! — а просто потому, что он сознает себя
одною из составных частей этой машины, функции которой совершаются сами собой. Затем нелишнее, конечно, чтобы и директор видел, что он готов и ждет только мановения.
Предстояло
одно из двух: или обратить дело к дополнительным запросам, — но тогда оно затянулось бы на неопределенное
время, — или же ограждение обывателей от собственных их страстей произвести на счет их самих.
— Да, но без работы скверно; не знаешь, куда деваться. В нумере у себя сидеть, сложивши руки, — тоска! На улицу выйдешь — еще пуще тоска! Словно улица-то новая; в обыкновенное
время идешь и не примечаешь, а тут вдруг… магазины, экипажи, народ… К товарке
одной — вместе работаем — иногда захожу, да и она уж одичала. Посидим, помолчим и разойдемся.
Спустя некоторое
время, после
одного из таких разговоров, он спросил ее...
— Ах, боюсь я — особенно этот бухгалтер… Придется опять просить, кланяться, хлопотать, а
время между тем летит.
Один день пройдет — нет работы, другой — нет работы, и каждый день урезывай себя, рассчитывай, как прожить дольше… Устанешь хуже, чем на работе. Ах, боюсь!
— Я двадцать рублей, по крайней мере, издержал, а через полгода только
один урок в купеческом доме получил, да и то случайно. Двадцать рублей в месяц зарабатываю, да вдобавок поучения по поводу разврата, обуявшего молодое поколение, выслушиваю. А в летнее
время на шее у отца с матерью живу, благо ехать к ним недалеко. А им и самим жить нечем.
Но все-таки большую часть
времени ему приходится оставаться
одному. Он сидит в кресле и чувствует, как жизнь постепенно угасает в нем. Ему постоянно дремлется, голова в поту.
Временами он встает с кресла, но дойдет до постели и опять ляжет.
За всем тем он понимает, что час ликвидации настал. В былое
время он без церемоний сказал бы ненавистнику: пустое, кум, мелешь! А теперь обязывается выслушивать его, стараясь не проронить ни
одного слова и даже опасаясь рассердить его двусмысленным выражением в лице. Факты налицо, и какие факты!
Она
одна ничего не слышала, кроме тиканья раскачивающегося маятника, скрипа собственных шагов да каких-то таинственных шепотов, которые по
временам врывались в общее безмолвие с такою ясностью, что ей становилось жутко.
Во
время рождественских праздников приезжал к отцу
один из мировых судей. Он говорил, что в городе веселятся, что квартирующий там батальон доставляет жителям различные удовольствия, что по зимам нанимается зал для собраний и бывают танцевальные вечера. Потом зашел разговор о каких-то пререканиях земства с исправником, о том, что земские недоимки совсем не взыскиваются, что даже жалованье членам управы и мировым судьям платить не из чего.
Притом же почти все
время она просидела
одна, потому что, под предлогом незнакомства, ее ангажировали очень редко, тогда как жена судьи была царицей бала и не пропускала ни
одного танца.
Целое после-обеда после этого она была как в чаду, не знала, что с нею делается. И жутко и сладко ей было в
одно и то же
время, но ничего ясного. Хаос переполнял все ее существо; она беспокойно ходила по комнате, перебирала платья, вещи, не знала, что делать. Наконец, когда уже смерклось, от него пришел посланный и сказал, что Андрей Степаныч просит ее на чашку чая.
В мирное
время полковник держал дочь при себе, переходя с полком с
одних зимних квартир на другие.
И начала раскладывать
одно за другим платья, блузы, принадлежности белья и проч. Все было свежо, нарядно, сшито в мастерских лучших портных. Лидочка осматривала каждую вещицу и восхищалась; восхищалась объективно, без всякого отношения к самой себе. Корсет ровно вздымался на груди ее в то
время, как с ее языка срывались:"Ах, душка!","ах, очарованье!","ах, херувим!"
В обыкновенное
время присел бы за стол и в
одно мгновение его разрешил.
— Хорош бы я был, — говорит он, — если бы остановился на
одной точке, не принимая в расчет ни изменившихся обстоятельств, ни нарождающихся потребностей
времени.
С тех пор прошло два месяца. В течение этого
времени вор аккуратно уведомлял Перебоева, что дело все еще находится в том ведомстве, в котором возник начет, что на днях оно из
одной канцелярии перешло в другую, что оно округляется, и т. д.
Рассказав это быстро,
одним духом, он отскакивает в сторону, как бы спеша возместить потерянное
время. И мотается взад и вперед, как маятник, то отбегая, то возвращаясь. И при новой мгновенной встрече непременно шепнет...
Это частое перекочевывание дало ему массу знакомств, которые он тщательно поддерживал, не теряя из вида даже тех товарищей, которые мелькнули мимо него почти на мгновение. Острая память помогала ему припоминать, а чрезвычайная повадливость давала возможность возобновлять такие знакомства, которых начало, так сказать, терялось во мраке
времен. Достаточно было
одной черты,
одного смутного воспоминания ("а помните, как мы в форточку курили?"), чтобы восстановить целую картину прошлого.
— Вы думаете, что Германия даром войска на западной границе стягивает? Нет, батюшка, напрасно она полагает, что в наше
время можно втихомолку войско в пятьсот тысяч человек в
один пункт бросить!
Но что всего замечательнее, даже в
одном и том же лагере дружеские связи очень редко завязывались прочно: до такой степени, с выходом на волю, жизненные пути разветвлялись, спутывались и всё более и более уклонялись в даль, в самое короткое
время.
О Крутицыне я не имел никаких слухов. Взял ли он в руки «знамя» и высоко ли его держал — никому до этого дела в то
время не было, и ни в каких газетах о том не возвещалось. Тихо было тогда, безмолвно; человек мог держать «знамя» и даже в одиночку обедать во фраке и в белом галстуке — никто и не заметит. И во фраке обедай, и в халате — как хочешь, последствия все
одни и те же. Даже умываться или не умываться предоставлялось личному произволению.
— Ну, да, и пресса недурна. Что же! пускай бюрократы побеспокоятся. Вообще любопытное
время. Немножко, как будто, сумбуром отзывается, но… ничего! Я, по крайней мере, не разделяю тех опасений, которые высказываются некоторыми из людей
одного со мною лагеря. Нигде в Европе нет такой свободы, как в Англии, и между тем нигде не существует такого правильного течения жизни. Стало быть, и мы можем ждать, что когда-нибудь внезапно смешавшиеся элементы жизни разместятся по своим местам.
Через четверть часа «умница» скрылась в соседнюю комнату, и мы остались
одни. Я некоторое
время так пристально вглядывался в Валерушку, что он, смеясь, заметил...
Чтобы изменить
одну йоту в этом положении вещей, надобно было употребить громадную массу усилий, а кроме того требовалась и масса
времени.
Правда, что в каждой строке, им написанной, звучало убеждение, — так, по крайней мере, ему казалось, — но убеждение это, привлекая к нему симпатии
одних, в то же
время возбуждало ненависть в других.