Неточные совпадения
Правда, что Наполеон III оставил по себе целое чужеядное племя Баттенбергов, в виде Наполеонидов, Орлеанов и проч. Все они бодрствуют и ищут
глазами, всегда готовые броситься
на добычу. Но история сумеет разобраться в этом наносном хламе и отыщет, где находится действительный центр тяжести жизни. Если же она и упомянет о хламе, то для того только, чтобы сказать: было время такой громадной душевной боли, когда всякий авантюрист овладевал человечеством без труда!
Рассказывая изложенное выше, я не раз задавался вопросом: как смотрели народные массы
на опутывавшие их со всех сторон бедствия? — и должен сознаться, что пришел к убеждению, что и в их
глазах это были не более как „мелочи“, как искони установившийся обиход. В этом отношении они были вполне солидарны со всеми кабальными людьми, выросшими и состаревшимися под ярмом, как бы оно ни гнело их. Они привыкли.
Ныне и платки и урны сданы в архивы, где они и хранится
на полках, в ожидании, что когда-нибудь найдется любитель, который заглянет в них и напишет два-три анекдота о том, как утирание слез постепенно превращалось в наплевание в
глаза.
— Ты за лесом смотри, паче
глазу его береги! — сказал он сторожу
на прощанье, — буду наезжать; ежели замечу порубку — не спущу! Да мебель из дому чтоб не растащили!
Что бабе делать? Не судиться же из-за курицы! Обругает барина, да он уже обтерпелся. В
глаза его «мучителем» зовут, а он только опояску
на халате обдергивает.
На первых порах после освобождения он завалил мирового посредника жалобами и постоянно судился, хотя почти всегда проигрывал дела; но крестьянам даже выигрывать надоело: выиграешь медный пятак, а времени прогуляешь
на рубль. Постепенно они подчинились; отводили душу, ругая Лобкова в
глаза, но назначенные десятины обработывали исправно, не кривя душой. Чего еще лучше!
— Что вы, Христос с вами! — да мне стыдно будет в люди
глаза показать, если я с соседями
на деньги пойду! Я — вам, вы — мне; вот как по-христиански следует. А как скосите мне лужок, — я вам ведерко поставлю да пирожком обделю — это само собой.
В сущности, он ни
на минуту не спускает
глаз с Петербурга и уже видит себя настоящим торговцем, владельцем,
на первое время, хоть табачного магазина.
Наняли для Генечки скромную квартиру (всего две комнаты), чистенько убрали, назначили
на первое время небольшое пособие, справили новоселье, и затем молодой Люберцев начал новую жизнь под личною ответственностью, но с сознанием, что отцовский
глаз зорко следит за ним и что,
на случай нужды, ему всегда будет оказана помощь и дан добрый совет.
Ну, и
на службе, пожалуй, ими руководись, только чтоб не бросалось в
глаза, не замедляло, так сказать, изложения.
Гости сидели как
на иголках; некоторые даже искали
глазами свои шляпы.
Женщина, выхоленная, выдрессированная, сама по себе уже представляет для
глаз неисчерпаемый источник наслаждений, а
на любом рауте перед вами дефилируют десятки таких женщин.
Рубля двоим
на обед за
глаза достаточно, даже и с детьми, ежели их немного; пожалуй, и пирог в праздник будет.
Так было еще недавно,
на наших
глазах.
И тот же самый столоначальник, который еще недавно так уверенно и резонно возражал ненавистнику, смотрит
на него полуобезумевшими
глазами и… соглашается.
Читателя-ненавистника он боится… Последний давит его своею угрюмостью, и необходимость справляться с его мнениями и следовать его указаниям представляет не очень приятную перспективу. Того гляди, кому-нибудь
на ушко шепнет или при всех в
глаза ляпнет...
Наслушавшись вдоволь, он выходит
на улицу и там встречается с толпой простецов, которые, распахни рот, бегут куда
глаза глядят. Везде раздается паническое бормотание, слышатся несмысленные речи. Семена ненавистничества глубже и глубже пускают корни и наконец приносят плод. Солидный читатель перестает быть просто солидным и потихоньку да полегоньку переходит в лагерь ненавистников.
На первых порах у Ардальона Семеныча в
глазах темнело от этих разговоров.
"Она оступилась, но потом вышла замуж", или:"она оступилась, и за это родители не позволили ей показываться им
на глаза" — вот в каком смысле употребляется это слово в «свете».
На этот раз нянька не противоречила, потому что побоялась вмешательства Василия Федоровича. Дня через два пришли три девочки, пугливо остановились в дверях классной комнаты, оглядели ее кругом и наконец уставились
глазами в Ольгу. С мороза носы у них были влажны, и одна из пришедших, точно исполняя предсказание няньки, тотчас же высморкалась
на пол.
На последней неделе поста Ольга говела. Она всегда горячо и страстно веровала, но
на этот раз сердце ее переполнилось.
На исповеди и
на причастии она не могла сдержать слез. Но облегчили ли ее эти слезы, или, напротив, наполнили ее сердце тоскою, — этого она и сама не могла различить. Иногда ей казалось, что она утешена, но через минуту слезы опять закипали в
глазах, неудержимой струей текли по щекам, и она бессознательно повторяла слова отца:"Бедная! бедная! бедная!"
Отец собирался спать. Он перекрестил дочь, посмотрел ей пристально в
глаза, точно у него опять мелькнуло в голове: бедная! Но
на этот раз воздержался и сказал только...
Ученье началось. Набралось до сорока мальчиков, которые наполнили школу шумом и гамом. Некоторые были уж
на возрасте и довольно нахально смотрели в
глаза учительнице. Вообще ее испытывали, прерывали во время объяснений, кричали, подражали зверям. Она старалась делать вид, что не обращает внимания, но это ей стоило немалых усилий. Под конец у нее до того разболелась голова, что она едва дождалась конца двух часов, в продолжение которых шло ученье.
Лидочку очень обласкали
на первых порах. Посетителям указывали
на нее
глазами и шепотом говорили...
Но Краснов вовсе не великодушничал, а просто рассчитывал
на себя и в то же время приподнимал завесу будущего. Во-первых, затраты, которые он сделал в поисках за предводительством, отозвались очень чувствительно
на его общем благосостоянии; во-вторых, проживши несколько месяцев в Петербурге и потолкавшись между «людьми», он
на самое предводительство начал смотреть совсем иными
глазами. Он просто не верил, что звание это может иметь будущность.
Это было очень обидно, потому что сама управа предвидела наступление весны и уже сделала распоряжение, чтобы Глотов, как только появятся
на дороге зажоры, немедленно ехал, куда
глаза глядят.
Одно Краснову было не по нутру — это однообразие,
на которое он был, по-видимому, осужден. Покуда в
глазах металась какая-то «заря», все же жилось веселее и было кой о чем поговорить. Теперь даже в мозгу словно закупорка какая произошла. И во сне виделся только длинный-длинный мост, через который проходит губернатор, а мостовины так и пляшут под ним.
Здесь он прослужил около пяти лет, как покровитель его внезапно умер. Приехал новый начальник края и взглянул
на дело несколько иными
глазами, нежели его предшественник. Фортуна Бодрецова слегка затуманилась. Но и тут ему все-таки посчастливилось. Один из местных генералов был назначен начальником в другой отдаленный край и тоже набирал молодых людей.
Или, лучше сказать, их было даже чересчур много, но всё такие, у которых было
на уме одно: урвать и ради этого бессознательно бежать, куда
глаза глядят.
Громадная не по росту, курчавая голова с едва прорезанными, беспокойно бегающими
глазами, с мягким носом, который всякий считал долгом покомкать; затем, приземистое тело
на коротких ногах, которые от постоянного сиденья
на верстаке были выгнуты колесом, мозолистые руки — все это, вместе взятое, делало его фигуру похожею
на клубок, усеянный узлами.
— И хоть бы она
на минутку отвернулась или вышла из комнаты, — горько жаловался Гришка, — все бы я хоть
на картуз себе лоскуток выгадал. А то
глаз не спустит, всякий обрезок оберет. Да и за работу выбросят тебе зелененькую — тут и в пир, и в мир, и
на пропой, и за квартиру плати: а ведь коли пьешь, так и закусить тоже надо. Неделю за ней, за этой парой, просидишь, из-за трех-то целковых!
Шибко рассердился тогда Иван Савич
на нас; кои потом и прощенья просили, так не простил:"Сгиньте, говорит, с
глаз моих долой!"И что ж бы вы думали? какие были «заведения» — и ранжереи, и теплицы, и грунтовые сараи — все собственной рукой сжег!"
Гришка с каждой минутой все больше и больше свирепел. Как
на грех, в это время совсем неожиданно посетил меня городничий. У Гришки даже кровью
глаза налились при его появлении.
В углу
на столе кипел самовар; домашние всей семьей собрались около него и пили чай. Феклинья с заплаканными
глазами щелкала кусок сахару; тесть дул в блюдечко и громко ругался. Гришка сидел неподвижно
на верстаке и без всякой мысли смотрел в окошко.
Так он и не притронулся к чаю. Просидел с час
на верстаке и пошел
на улицу. Сначала смотрел встречным в
глаза довольно нахально, но потом вдруг застыдился, точно он гнусное дело сделал, за которое
на нем должно лечь несмываемое пятно, — точно не его кровно обидели, а он всем, и знакомым и незнакомым, нанес тяжкое оскорбление.
"Всю жизнь провел в битье, и теперь срам настал, — думалось ему, — куда деваться? Остаться здесь невозможно — не выдержишь! С утра до вечера эта паскуда будет перед
глазами мыкаться. А ежели ей волю дать —
глаз никуда показать нельзя будет. Без работы, без хлеба насидишься, а она все-таки
на шее висеть будет. Колотить ежели, так жаловаться станет, заступку найдет. Да и обтерпится, пожалуй, так что самому надоест… Ах, мочи нет, тяжко!"
Пролежал он таким образом, покуда не почувствовал, что пальто
на нем промокло. И все время, не переставая, мучительно спрашивал себя:"Что я теперь делать буду? как
глаза в люди покажу?"В сущности, ведь он и не любил Феклиньи, а только, наравне с другими, чувствовал себя неловко, когда она, проходя мимо, выступала задорною поступью, поводила
глазами и сквозь зубы (острые, как у белки) цедила:"ишь, черт лохматый, пялы-то выпучил!"
— Где была? — кричал он
на всю улицу, сверкая налитыми кровью
глазами и поднося к ее лицу сжатые кулаки. Она созналась, что была у самого Поваляева.
Дорогой в Москву ему посчастливилось.
На ночлеге кто-то поменялся с ним пальто. У него пальто было неказисто, а досталось ему совсем куцое и рваное; но зато в кармане пальто он нашарил паспорт. Предъявитель был дмитровский мещанин, и звали его тоже Григорьем, по отчеству Петровым; приметы были схожие: росту среднего, нос средний, рот умеренный, волосы черные,
глаза серые, особых примет не имеется.
Деев взглянул
на паспорт. Оказалось: Петров, нас средний, рот умеренный, волосы черные, курчавые,
глаза серые…
Он взглянул
на меня удивленными
глазами, точно впервые и с неудовольствием угадал во мне какой-то совершенно чуждый ему «беспокойный» элемент.
В бесконечные зимние вечера, когда белесоватые сумерки дня сменяются черною мглою ночи, Имярек невольно отдается осаждающим его думам. Одиночество, или, точнее сказать, оброшенность,
на которую он обречен, заставляет его обратиться к прошлому, к тем явлениям, которые кружились около него и давили его своею массою. Что там такое было? К чему стремились люди, которые проходили перед его
глазами, чего они достигали?