Неточные совпадения
Он равнодушно прочитывает полученную рацею и говорит себе: «У меня и без того смирно — чего еще больше?..» «Иван Иванович! — обращается он к приближенному
лицу, — кажется, у нас ничего такого нет?» — И
есть ли, нет ли, циркуляр подшивается к числу прочих — и делу конец.
Его щелкали в нос, мазали по
лицу селедкой, заставляли брать в рот сигару зажженным концом,
выпивать подлую смесь опивков и проч.
Улыбается он и без повода, просто самому себе, и случайно припоминая какую-нибудь легонькую проказу, в которой он
был действующим
лицом.
За всем тем он понимает, что час ликвидации настал. В
былое время он без церемоний сказал бы ненавистнику: пустое, кум, мелешь! А теперь обязывается выслушивать его, стараясь не проронить ни одного слова и даже опасаясь рассердить его двусмысленным выражением в
лице. Факты налицо, и какие факты!
Сверх того, старик не скрывал от себя, что Ольга
была некрасива (ее и в институте звали дурнушкой), а это тоже имеет влияние на судьбу девушки.
Лицо у нее
было широкое, расплывчатое, корпус сутулый, приземистый. Не могла она нравиться. Разве тот бы ее полюбил, кто оценил бы ее сердце и ум. Но такие ценители вообще представляют исключение, и уж, разумеется, не в деревне можно
было надеяться встретить их.
К тому же наружность его
была довольно симпатичная: бледное
лицо, задумчивые большие глаза, большой лоб, густые черные волосы.
— То
есть вы поступите со мной, как с тем влиятельным
лицом, о котором упоминали:
будете подчинять меня себе, приводить на путь истинный! — пошутила Ольга.
Она
была членом множества комитетов, комиссий, субкомиссий и проч., не пропускала ни одного заседания, ездила к влиятельным
лицам, ходатайствовала, хлопотала.
— Не надо! — крикнула она и вдруг спохватилась, Вспомнилась ей Людмила Михайловна; вспомнилось и то, что еще в Петербурге ей говорили, что всего пуще надо бояться ссор с влиятельными
лицами; что вот такая-то поссорилась с старостой, и
была вытеснена; такая-то не угодила члену земской управы, и тоже теперь без места.
— Стало
быть, про Людмилу Михайловну вспомнили? — сказал он нагло. — Ну, ладно,
буду своего мальца присылать по вечерам, ежели свободно. Спесивы вы не к
лицу. Впрочем, денег теперича я и сам не дам, а это — вот вам!
Она никогда не думала о том, красива она или нет. В действительности, она не могла назваться красивою, но молодость и свежесть восполняли то, чего не давали черты
лица. Сам волостной писарь заглядывался на нее; но так как он
был женат, то открыто объявлять о своем пламени не решался и от времени до времени присылал стихи, в которых довольно недвусмысленно излагал свои вожделения. Дрозд тоже однажды мимоходом намекнул...
У него
есть на месте доверенное
лицо, которое
будет сообщать ему о местных делах и нуждах; наконец, нет-нет, да вдруг ему вздумается:"Не съездить ли заглянуть, что-то в нашем захолустье творится?"И съездит.
Конечно, у нее еще
был выход: отдать себя под покровительство волостного писаря, Дрозда или другого влиятельного
лица, но она с ужасом останавливалась перед этой перспективой и в безвыходном отчаянии металась по комнате, ломала себе руки и билась о стену головой. Этим начинался ее день и этим кончался. Ночью она видела страшные сны.
Теперь ей уж за сорок, и скоро собираются праздновать ее юбилей. В парадные дни и во время официальных приемов, когда показывают институт влиятельным
лицам, она следует за директрисой, в качестве старшей классной дамы, и всегда очень резонно отвечает на обращаемые к ней вопросы. В будущем она никаких изменений не предвидит, да и никому из начальствующих не приходит на мысль, что она может
быть чем-нибудь иным, кроме образцовой классной дамы.
Во всяком случае, благодаря хорошей подготовке Афанасий Аркадьич стал на избранном пути быстро и прочно.
Будучи обласкан амфитрионами, он не пренебрегал домочадцами и челядинцами. Для всякого у него находилось доброе слово, для детей — бомбошка, для гувернантки — пожатие руки и удивление перед свежестью ее
лица, для камердинера — небольшая денежная подачка в праздник, скромность которой в значительной мере смягчалась простотою обращения.
По крайности, как
были крепостные, так знали, что свой господин бьет, а нынче всякий, кому даже не к
лицу, и тот тебе скулу своротить норовит.
— Ишь, жена-то от тебя улепетывает! — хохотал ему в
лицо Поваляев, — это она к бархатниковскому приказчику поспешает! Совсем опутала молодца. Прежде честный и тверёзый
был, а теперь и попивать и поворовывать начал.
— Где
была? — кричал он на всю улицу, сверкая налитыми кровью глазами и поднося к ее
лицу сжатые кулаки. Она созналась, что
была у самого Поваляева.
Он не изменит данному слову, потому что он — джентльмен; он не позволит себе сомнительного поступка, потому что он — джентльмен; он не ударит в
лицо своего слугу, не заставит повара съесть попавшего в суп таракана, не возьмет в наложницы крепостную девицу, потому что он — джентльмен; он приветливо примет бедного помещика-соседа, который явится с просьбой по делу, потому что он — джентльмен. Вообще он не «замарает» себя… нет, никогда! Даже наедине сам с собой он
будет мыслить и чувствовать как джентльмен.
Можно
было с уверенностью сказать себе, что он не только словом, но и выражением глаз,
лица не выдаст тайны, а это в интимных отношениях главное.
Старик Крутицын глубоко изменился, и я полагаю, что перемена эта произошла в нем именно вследствие постигшего его горя! Он погнулся, волочил ногами и часто вздрагивал;
лицо осунулось, глаза впали и
были мутны; волосы в беспорядке торчали во все стороны; нижняя губа слегка обвисла и дрожала.
Портретная галерея, выступавшая вперед, по поводу этих припоминаний,
была далеко не полна, но дальше идти и надобности не предстояло. Сколько бы обликов ни выплыло из пучины прошлого, все они
были бы на одно
лицо, и разницу представили бы лишь подписи. Не в том сущность вопроса, что одна разновидность изнемогает по-своему, а другая по-своему, а в том, что все они одинаково только изнемогают и одинаково тратят свои силы около крох и мелочей.
Неточные совпадения
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно
быть так и сталося, // Да к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — //
Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Спустили с возу дедушку. // Солдат
был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На нем сюртук с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе //
Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — // Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!
— Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По
лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не знаю, не придумаю, // Что
будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
И, сказав это, вывел Домашку к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде
была; стояла, и хмельная улыбка бродила по
лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.
Глупову именно нужен
был"сумрак законов", то
есть такие законы, которые, с пользою занимая досуги законодателей, никакого внутреннего касательства до посторонних
лиц иметь не могут.