Неточные совпадения
Вот где нужно искать действительных космополитов:
в среде Баттенбергов, Меренбергов и прочих штаб — и обер-офицеров прусской армии, которых обездолил князь Бисмарк. Рыщут по белу
свету, теплых местечек подыскивают. Слушайте! ведь он, этот Баттенберг, так и говорит: «Болгария — любезное наше отечество!» — и язык у него не заплелся, выговаривая это слово. Отечество. Каким родом очутилось оно для него
в Болгарии, о которой он и во сне не видал? Вот уж именно: не было ни гроша — и вдруг алтын.
Но,
в таком случае, для чего же не прибегнуть к помощи телефона? Набрать бы
в центре отборных и вполне подходящих к уровню современных требований педагогов, которые и распространяли бы по телефону
свет знания по лицу вселенной, а на местах содержать только туторов, которые наблюдали бы, чтобы ученики не повесничали…
Здесь он рассчитывает себя, откладывает гроши к грошам, разглаживает и рассматривает на
свет скомканные ассигнации и прячет выручку
в заветную кубышку.
Хорошо еще, что жилая изба топится «по-черному»; утром, чуть
свет, затопит хозяйка печку, и дым поглотит скопившиеся
в избе миазмы.
Директор одобрил записку всецело, только тираду о страстях вычеркнул, найдя, что
в деловой бумаге поэзии и вообще вымыслов допустить нельзя. Затем положил доклад
в ящик, щелкнул замком и сказал, что когда наступит момент, тогда все, что хранится
в ящике, само собой выйдет оттуда и увидит
свет.
Но Генечка этого не опасался и продолжал преуспевать. Ему еще тридцати лет не было, а уже самые лестные предложения сыпались на него со всех сторон. Он не раз мог бы получить
в провинции хорошо оплаченное и ответственное место, но уклонялся от таких предложений, предпочитая служить
в Петербурге, на глазах у начальства. Много проектов он уже выработал, а еще больше имел
в виду выработать
в непродолжительном времени. Словом сказать, ему предстояло пролить
свет…
Хотя
свет этот начинал уже походить на тусклое освещение, разливаемое сальной свечой подьячего, но от окончательного подьячества его спасли связи и старая складка государственности, приобретенная еще
в школе. Тем не менее он и от чада сальной свечки был бы не прочь, если б убедился, что этот чад ведет к цели.
Когда окрест царит глубокая ночь, — та ночь, которую никакой
свет не
в силах объять, тогда не может быть места для торжества живого слова.
Звуча наудачу, речь писателя превращается
в назойливое сотрясание воздуха. Слово утрачивает ясность, внутреннее содержание мысли ограничивается и суживается. Только один вопрос стоит вполне определенно: к чему растрачивается пламя души? Кого оно греет? на кого проливает свой
свет?
Притом нельзя же и не знать, что на
свете делается: без этого никакое деятельное участие
в общественной жизни немыслимо.
Читатель-простец составляет ядро читательской массы; это — главный ее контингент. Он
в бесчисленном количестве кишит на улицах,
в театрах, кофейнях и прочих публичных местах, изображая собой ту публику, к услугам которой направлена вся производительность страны, и
в то же время ради которой существуют на
свете городовые и жандармы.
Происшедшая перемена
в общественном настроении затрогивала их даже существеннее, нежели кого-либо, потому что, собственно говоря, она их одних настоящим образом вызвала из щелей на вольный
свет.
И тут ему прожужжали уши, что «факт» и убежденная литература находятся
в неразрывной связи, что первый сам по себе даже ничтожен и не мог бы появиться на
свет, если б не существовал толчок извне, который оживляет преступные надежды.
"Она оступилась, но потом вышла замуж", или:"она оступилась, и за это родители не позволили ей показываться им на глаза" — вот
в каком смысле употребляется это слово
в «
свете».
В ноябре, когда наступили темные, безлунные ночи, сердце ее до того переполнилось гнетущей тоской, что она не могла уже сдержать себя. Она вышла однажды на улицу и пошла по направлению к мельничной плотинке. Речка бурлила и пенилась; шел сильный дождь; сквозь осыпанные мукой стекла окон брезжил тусклый
свет; колесо стучало, но помольцы скрылись. Было пустынно, мрачно, безрассветно. Она дошла до середины мостков, переброшенных через плотину, и бросилась головой вперед на понырный мост.
— Да, сумерки, сумерки, сумерки! И «до» и «по» — всегда сумерки! — говорил он себе, вперяя взор
в улицу, которая с самого утра как бы заснула под влиянием недостатка
света.
Газеты лгут,
в салонах лгут, а знать, что на белом
свете делается, хочется.
Затем Имярек вновь очутился
в центре"большой деятельности"(
в отличие от малой, провинциальной). Это было время, когда все носы, и водящие и водимые, смешались, когда мертвые встали из гробов и ринулись навстречу проглянувшему лучу
света. Вместе с другими потянулся к лучу и Имярек.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и положения
в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся люди.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь
в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша история там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.
Неточные совпадения
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на
свет не следовало родиться. Никак, даже темно
в этой комнате?
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому не учите, это я делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на
свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем
в «Московских ведомостях»!
«Пей, вахлачки, погуливай!» // Не
в меру было весело: // У каждого
в груди // Играло чувство новое, // Как будто выносила их // Могучая волна // Со дна бездонной пропасти // На
свет, где нескончаемый // Им уготован пир!
Тут сын отцу покаялся: // «С тех пор, как сына Власьевны // Поставил я не
в очередь, // Постыл мне белый
свет!» // А сам к веревке тянется.
Г-жа Простакова. Как тебе не знать большого
свету, Адам Адамыч? Я чай, и
в одном Петербурге ты всего нагляделся.