Неточные совпадения
О финских песнях
знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое и
всё на один и тот же мотив. Может быть, это такие же песни, как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере, русским языком щеголяют): «Ах, забёр!», увидав корову — поют: «Ах корова!» Впрочем, одну финскую песнь мне перевели. Вот она...
как
весь театр Михайловский словно облютеет. «Bis! bis!» — зальются хором люди
всех ведомств и
всех оружий. Вот если бы эти рукоплескания слышал Баттенберг, он, наверное, сказал бы себе: теперь я
знаю, как надо приобретать народную любовь!
Было время, когда люди выкрикивали на площадях: „слово и дело“,
зная, что их ожидает впереди застенок со
всеми ужасами пытки. Нередко они возвращались из застенков в „первобытное состояние“, живые, но искалеченные и обезображенные; однако это нимало не мешало тому, чтобы у них во множестве отыскивались подражатели. И опять появлялось на сцену „слово и дело“, опять застенки и пытки… Словом сказать, целое поветрие своеобразных „мелочей“.
— Чего думать! Целый день с утра до вечера точно в огне горим. И в слякоть и в жару — никогда покоя не
знаем. Посмотри, на что я похожа стала! на что ты сам похож! А доходов
все нет. Рожь сам-двенадцать, в молоке хоть купайся,
все в полном ходу — хоть на выставку, а в результате… триста рублей!
Он берет с этого объекта
все, что может, берет нагло, ни перед чем не задумываясь и
зная, что сегодня он тут, а завтра — в ином месте.
И что же! несмотря на прозрение, барина сейчас же начала угнетать тоска:"Куда я теперь денусь?
Все был Иван Фомич — и вдруг его нет!
все у него на руках было;
все он
знал, и подать и принять;
знал привычки каждого гостя, чем кому угодить, — когда
все это опять наладится?"И долго тосковал барин, долго пересчитывал оставшуюся после Ивана Фомича посуду, белье, вспоминал о каких-то исчезнувших пиджаках, галстухах, жилетах; но наконец махнул рукой и зажил по-старому.
Он
знает, что tout est a recommencer [
все надо начать сначала (франц.)] — и будет с него.
— Говорю тебе, что хорошо делаешь, что не горячишься. В жизни и
все так бывает. Иногда идешь на Гороховую, да прозеваешь переулок и очутишься на Вознесенской. Так что же такое! И воротишься, — не бог
знает, чего стоит. Излишняя горячность здоровью вредит, а оно нам нужнее
всего. Ты здоров?
Так они прожили
всю жизнь и другой жизни не
знают.
В сущности, впрочем, он
знал ее очень мало, хотя и провел
все детство обок с нею.
— А
всё вы, господа Попрыгунчиковы! всё-то вы похваливаете, всё-то подвиливаете! Виляли-виляли хвостами, да и довилялись! А
знаете ли, что за это вас, как укрывателей, судить следует? Вместо того чтобы стоять на страже и кому следует доложить — они на-тко что выдумали! Поддакивать свистунам! Срам, сударь!
Ничто другое его не тревожит, хотя он читает сплошь
все напечатанное. Газета говорит о новом налоге, — он не
знает, какое действие этот налог произведет, на ком он преимущественно отразится и даже не затронет ли его самого. Газета говорит о новых системах воспитания, — он и тут не
знает, в чем заключается ее сущность и не составит ли она несчастие его детей.
— Papa, — отвечала Верочка, — je sais que vous etes l'auteur de mes jours, mais c'est surtout ma mere que je cherie. [Папа, я
знаю, что вы виновник моих дней, но я больше
всего люблю маму (франц.)]
— Я именно для того и не пришел, — ответил батюшка, — чтоб вы с первого же раза
узнали настоящую суть дела. Если б сегодня вы не
узнали ее,
все равно пришлось бы
узнавать завтра.
Целое после-обеда после этого она была как в чаду, не
знала, что с нею делается. И жутко и сладко ей было в одно и то же время, но ничего ясного. Хаос переполнял
все ее существо; она беспокойно ходила по комнате, перебирала платья, вещи, не
знала, что делать. Наконец, когда уже смерклось, от него пришел посланный и сказал, что Андрей Степаныч просит ее на чашку чая.
С товарками она тоже сошлась; ко
всем ласкалась и всегда так отлично
знала уроки, что помогала ленивеньким в их занятиях. Сверх того,
всех занимало и ее исключительное положение.
Читатель жадно ловит эти слухи, прежде
всего потому, что он сам иной здоровой пищи не
знает, а наконец, и потому, что всякая новость передается в газете бойко, весело, облитая соответствующим пикантным соусом.
Прежде
всего он устраивает себе обширный кабинет с изобилием письменных столов, с тяжелою мебелью, тяжелыми портьерами и гардинами, стараясь придать помещению такой вид, чтобы случайный посетитель
знал, что именно в этой храмине производится та таинственная стряпня, по поводу которой сложилась поговорка, что печать есть шестая великая держава.
— А что, господа! — обращается он к гостям, — ведь это лучшенькое из
всего, что мы испытали в жизни, и я всегда с благодарностью вспоминаю об этом времени. Что такое я теперь? — "Я
знаю, что я ничего не
знаю", — вот
все, что я могу сказать о себе.
Все мне прискучило,
все мной испытано — и на дне
всего оказалось — ничто! Nichts! А в то золотое время земля под ногами горела, кровь кипела в жилах… Придешь в Московский трактир:"Гаврило! селянки!" — Ах, что это за селянка была! Маня, помнишь?
— Вот она этих воспоминаний не любит, — кобенится Непомнящий, — а я ничего дороже их не
знаю. Поверьте, что когда-нибудь я устрою себе праздник по своему вкусу. Брошу
все, уеду в Москву и спрячусь куда-нибудь на Плющиху… непременно на Плющиху!
Положением этим я обязан не столько своим личным скромным силам, — "я
знаю, что я ничего не
знаю", только и
всего, — сколько труду моих дорогих сотрудников (льстец закатывает глаза и мотает головой; сотрудники протестуют; раздаются возгласы:"Нет, вы даете тон газете! вам она обязана своим успехом! вам!")…
— Так вы скажите, по крайней мере, как нам быть. Муж от
всего отпереться хочет:
знать не
знаю, ведать не ведаю… Только как бы за это нам хуже не было? Аггей Семеныч следователя-то, поди, уж задарил.
Наконец,
узнав, что член управы Берсенев, с наступлением марта, стал водить своего жеребца по
всем трактам, в видах улучшения конских пород, губернатор похвалил его за таковое усердие и выразил надежду, что упавшее в губернии коневодство снова процветет.
— В том-то и дело, что нельзя"никого не знать-с". Нужно
всех знать-с. Вспомните: не бываете ли вы у кого-нибудь… неблагонадежного?
Вся живоглотовская партия ахнула,
узнавши об этом.
Таким образом
все объясняется. Никому не приходит в голову назвать Бодрецова лжецом; напротив, большинство думает:"А ведь и в самом деле, у нас всегда так; сию минуту верно, через пять минут неверно, а через четверть часа — опять верно". Не может же, в самом деле, Афанасий Аркадьич каждые пять минут
знать истинное положение вещей. Будет с него и того, что он хоть на десять минут сумел заинтересовать общественное мнение и наполнить досуг праздных людей.
Потом пошли кандидаты на болгарский престол. Каждый день — новый кандидат, и
всё какие-то необыкновенные. Ходит Афанасий Аркадьич по Невскому и возвещает:"принц Вильманстрандский! принц Меделанский! князь Сампантрё!" — Никто верить ушам не хочет, а между тем стороной
узнают, что действительно речь об меделанском принце была — и даже очень серьезно.
— Так и всегда нужно поступать. Когда никто ничего не
знает, когда
все разевают рты, чтобы сказать:"моя изба с краю" — непременно нужно обращаться к камердинерам. Они за целковый-рубль
все иностранные кабинеты в изумление приведут.
Во
всем он знаток, везде умеет выбрать.
Знает, где продается лучшая баранина, где прежде
всего можно получить свежего тюрбо, омара, у кого из торговцев появилась свежая икра, балыки и проч. Выбирает он всегда добросовестно и не только ничего не берет за комиссию, но даже торгуется в пользу патрона.
— Как же, сударь, возможно! все-таки…
Знал я, по крайней мере, что"свое место"у меня есть. Не позадачится в Москве — опять к барину: режьте меня на куски, а я оброка добыть не могу! И не что поделают."Ах ты, расподлая твоя душа! выпороть его!" — только и
всего. А теперь я к кому явлюсь? Тогда у меня хоть церква своя, Спас-преображенья, была — пойду в воскресенье и помолюсь.
— И добро бы я не
знал, на какие деньги они пьют! — продолжал волноваться Гришка, — есть у старика деньги, есть! Еще когда мы крепостными были, он припрятывал. Бывало, нарвет фруктов, да ночью и снесет к соседям, у кого ранжерей своих нет. Кто гривенничек, кто двугривенничек пожертвует… Разве я не помню! Помню я, даже очень помню, как он гривенники обирал, и когда-нибудь
все на свежую воду выведу! Ах, сделай милость! Сами пьют, а мне не только не поднесут, даже в собственную мою квартиру не пущают!
— Не
знаю, может быть, закон такой есть. Много нынче новых законов пишут — и не уследишь за
всеми! Стало быть, вы теперь с обновкой?
— Да, но согласитесь сами, что и государство с своей стороны… У государства есть потребности: войско, громадная орава чиновников — нужно
все это оплатить! Вот оно и изыскивает предметы… И предметы сии называются предметами обложения. Пора бы вам, кажется,
знать.
И как мне теперь весело, кабы вы
знали — точно нутро мое
всё переменили!
— Я
знаю это возражение, — отвечал я, —
все столоначальники опираются на него, как на каменную стену; но ведь дело совсем не так просто, как ты его рисуешь. Тут целая система со множеством подробностей, со сложной обстановкой…
Старцы и юноши, люди свободных профессий и люди ярма, люди белой кости и чернь —
все кружится в одном и том же омуте мелочей, не
зная, что, собственно, находится в конце этой неусыпающей суеты и какое значение она имеет в экономии общечеловеческого прогресса.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да
все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусенками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только,
знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но
все как-то позабывал.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А
все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не
узнали! А
все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Как бы, я воображаю,
все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Да объяви
всем, чтоб
знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете еще не было, что может
все сделать,
все,
все,
все!