Неточные совпадения
Для всякого убежденного и желающего убеждать писателя (а именно только такого я имею в виду)
вопрос о том, есть ли у него
читатель, где он и как к нему относится, есть
вопрос далеко не праздный.
Впрочем, увлекшись
вопросом о ненавистнической литературе, я невольно удалился от характеристики читателя-ненавистника. К удовольствию моему, мне остается сказать о нем лишь несколько слов.
И в том и в другом случае впереди стоит полное одиночество и назойливо звучащий
вопрос: где же тот читатель-друг, от которого можно было бы ожидать не одного платонического и притом секретного сочувствия, но и обороны?
Покуда мнения читателя-друга не будут приниматься в расчет на весах общественного сознания с тою же обязательностью, как и мнения прочих читательских категорий, до тех пор
вопрос об удрученном положении убежденного писателя останется открытым.
Неточные совпадения
Я вовсе не
читателю задаю этот
вопрос, я только представляю себе эту тогдашнюю минуту, и совершенно не в силах даже и теперь объяснить, каким образом случилось, что я вдруг бросился за занавеску и очутился в спальне Татьяны Павловны.
Начиная жизнеописание героя моего, Алексея Федоровича Карамазова, нахожусь в некотором недоумении. А именно: хотя я и называю Алексея Федоровича моим героем, но, однако, сам знаю, что человек он отнюдь не великий, а посему и предвижу неизбежные
вопросы вроде таковых: чем же замечателен ваш Алексей Федорович, что вы выбрали его своим героем? Что сделал он такого? Кому и чем известен? Почему я,
читатель, должен тратить время на изучение фактов его жизни?
Тем не менее все-таки пред нами остается
вопрос: что делать романисту с людьми ординарными, совершенно «обыкновенными», и как выставить их перед
читателем, чтобы сделать их хоть сколько-нибудь интересными?
Если бы
читатель спросил меня, чью сторону я держу во время этих полемических собеседований, я очень затруднился бы ответом на этот
вопрос.
Петр Степанович тотчас же подхватил
вопрос и изложил свой план. Он состоял в том, чтобы завлечь Шатова, для сдачи находившейся у него тайной типографии, в то уединенное место, где она закопана, завтра, в начале ночи, и — «уж там и распорядиться». Он вошел во многие нужные подробности, которые мы теперь опускаем, и разъяснил обстоятельно те настоящие двусмысленные отношения Шатова к центральному обществу, о которых уже известно
читателю.