Неточные совпадения
Бывали градоначальники истинно мудрые, такие, которые не чужды были даже мысли о заведении в Глупове академии (таков, например, штатский советник Двоекуров, значащийся
по «описи» под № 9), но так
как они не обзывали глуповцев
ни «братцами»,
ни «робятами», то имена их остались в забвении.
Так было и в настоящем случае.
Как ни воспламенились сердца обывателей
по случаю приезда нового начальника, но прием его значительно расхолодил их.
Мало того, начались убийства, и на самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного человека, в котором,
по фалдочкам, хотя и признали лейб-кампанца, но
ни капитан-исправник,
ни прочие члены временного отделения,
как ни бились, не могли отыскать отделенной от туловища головы.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались
по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая
ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать,
как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не
по себе, так
как о новом градоначальнике все еще не было
ни слуху
ни духу. Они слонялись
по городу, словно отравленные мухи, и не смели
ни за
какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Как бы то
ни было, но деятельность Двоекурова в Глупове была, несомненно, плодотворна. Одно то, что он ввел медоварение и пивоварение и сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа, доказывает, что он был
по прямой линии родоначальником тех смелых новаторов, которые спустя три четверти столетия вели войны во имя картофеля. Но самое важное дело его градоначальствования — это, бесспорно, записка о необходимости учреждения в Глупове академии.
Рапортовал так: коли хлеба не имеется, так
по крайности пускай хоть команда прибудет. Но
ни на
какое свое писание
ни из
какого места ответа не удостоился.
Как ни отбивались стрельчата,
как ни отговаривалась сама Домашка, что она"против опчества идти не смеет", но сила,
по обыкновению, взяла верх.
В речи, сказанной
по этому поводу, он довольно подробно развил перед обывателями вопрос о подспорьях вообще и о горчице,
как о подспорье, в особенности; но оттого ли, что в словах его было более личной веры в правоту защищаемого дела, нежели действительной убедительности, или оттого, что он,
по обычаю своему, не говорил, а кричал, —
как бы то
ни было, результат его убеждений был таков, что глуповцы испугались и опять всем обществом пали на колени.
Более всего заботила его Стрелецкая слобода, которая и при предшественниках его отличалась самым непреоборимым упорством. Стрельцы довели энергию бездействия почти до утонченности. Они не только не являлись на сходки
по приглашениям Бородавкина, но, завидев его приближение, куда-то исчезали, словно сквозь землю проваливались. Некого было убеждать, не у кого было
ни о чем спросить. Слышалось, что кто-то где-то дрожит, но где дрожит и
как дрожит — разыскать невозможно.
На пятый день отправились обратно в Навозную слободу и
по дороге вытоптали другое озимое поле. Шли целый день и только к вечеру, утомленные и проголодавшиеся, достигли слободы. Но там уже никого не застали. Жители, издали завидев приближающееся войско, разбежались, угнали весь скот и окопались в неприступной позиции. Пришлось брать с бою эту позицию, но так
как порох был не настоящий, то,
как ни палили, никакого вреда, кроме нестерпимого смрада, сделать не могли.
Бросились искать, но
как ни шарили, а никого не нашли. Сам Бородавкин ходил
по улице, заглядывая во все щели, — нет никого! Это до того его озадачило, что самые несообразные мысли вдруг целым потоком хлынули в его голову.
Как бы то
ни было, но глуповцы всегда узнавали о предмете похода лишь
по окончании его.
Ибо закон, каков бы он
ни был (даже такой,
как, например:"всякий да яст"или"всяка душа да трепещет"), все-таки имеет ограничивающую силу, которая никогда честолюбцам не
по душе.
Ни разу не пришло ему на мысль: а что, кабы сим благополучным людям да кровь пустить? напротив того, наблюдая из окон дома Распоповой,
как обыватели бродят, переваливаясь,
по улицам, он даже задавал себе вопрос: не потому ли люди сии и благополучны, что никакого сорта законы не тревожат их?
Произошло объяснение; откупщик доказывал, что он и прежде был готов
по мере возможности; Беневоленский же возражал, что он в прежнем неопределенном положении оставаться не может; что такое выражение,
как"мера возможности", ничего не говорит
ни уму,
ни сердцу и что ясен только закон.
Но что весьма достойно примечания:
как ни ужасны пытки и мучения, в изобилии
по всей картине рассеянные, и
как ни удручают душу кривлянья и судороги злодеев, для коих те муки приуготовлены, но каждому зрителю непременно сдается, что даже и сии страдания менее мучительны, нежели страдания сего подлинного изверга, который до того всякое естество в себе победил, что и на сии неслыханные истязания хладным и непонятливым оком взирать может".
Дома он через минуту уже решил дело
по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так
как не было той силы в природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то
ни было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле было прочнее его.
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя
по лбу).
Как я — нет,
как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе;
ни один купец,
ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже
по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
)Мы, прохаживаясь
по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я не так,
как иной городничий, которому
ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще
по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот,
как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Городничий. Чш! (Закрывает ему рот.)Эк
как каркнула ворона! (Дразнит его.)Был
по приказанию!
Как из бочки, так рычит. (К Осипу.)Ну, друг, ты ступай приготовляй там, что нужно для барина. Все, что
ни есть в долге, требуй.
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл…
как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, //
Ни дать
ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не пустит
по миру, // Не отойдя сосет!
