Неточные совпадения
Он не без основания утверждал, что голова могла быть опорожнена не иначе как с согласия самого же градоначальника и что
в деле этом принимал участие
человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как
на столе,
в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
Тогда все члены заволновались, зашумели и, пригласив смотрителя народного училища, предложили ему вопрос: бывали ли
в истории примеры, чтобы
люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея
на плечах порожний сосуд?
Мало того, начались убийства, и
на самом городском выгоне поднято было туловище неизвестного
человека,
в котором, по фалдочкам, хотя и признали лейб-кампанца, но ни капитан-исправник, ни прочие члены временного отделения, как ни бились, не могли отыскать отделенной от туловища головы.
Издатель позволяет себе думать, что изложенные
в этом документе мысли не только свидетельствуют, что
в то отдаленное время уже встречались
люди, обладавшие правильным взглядом
на вещи, но могут даже и теперь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий.
Бригадир ходил
в мундире по городу и строго-настрого приказывал, чтоб
людей, имеющих «унылый вид», забирали
на съезжую и представляли к нему.
Тем не менее вопрос «охранительных
людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась по указанию Пахомыча, то несколько
человек отделились и отправились прямо
на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла
в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся
в будущем. «Отпадшие» пришли
на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались
на месте, чтобы засвидетельствовать.
Видно было, как вдали копошатся
люди, и казалось, что они бессознательно толкутся
на одном месте, а не мечутся
в тоске и отчаянье.
Но Архипушко не слыхал и продолжал кружиться и кричать. Очевидно было, что у него уже начинало занимать дыхание. Наконец столбы, поддерживавшие соломенную крышу, подгорели. Целое облако пламени и дыма разом рухнуло
на землю, прикрыло
человека и закрутилось. Рдеющая точка
на время опять превратилась
в темную; все инстинктивно перекрестились…
Сгоревших
людей оказалось с десяток,
в том числе двое взрослых; Матренку же, о которой накануне был разговор, нашли спящею
на огороде между гряд.
По случаю бывшего
в слободе Негоднице великого пожара собрались ко мне, бригадиру,
на двор всякого звания
люди и стали меня нудить и
на коленки становить, дабы я перед теми бездельными
людьми прощение принес.
На третий день сделали привал
в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это последнее обстоятельство, что вот
человек игру играет, а
в то же время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета своего не разглашал, то подумали, что так следует"по игре", и успокоились.
На седьмой день выступили чуть свет, но так как ночью дорогу размыло, то
люди шли с трудом, а орудия вязли
в расступившемся черноземе.
Полезли
люди в трясину и сразу потопили всю артиллерию. Однако сами кое-как выкарабкались, выпачкавшись сильно
в грязи. Выпачкался и Бородавкин, но ему было уж не до того. Взглянул он
на погибшую артиллерию и, увидев, что пушки, до половины погруженные, стоят, обратив жерла к небу и как бы угрожая последнему расстрелянием, начал тужить и скорбеть.
— Состояние у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие
на моем месте понеслись бы
в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я
человек простой и утешения для себя
в атаках не вижу-с!
Уважение к старшим исчезло; агитировали вопрос, не следует ли, по достижении
людьми известных лет, устранять их из жизни, но корысть одержала верх, и порешили
на том, чтобы стариков и старух продать
в рабство.
Следовательно, ежели
человек, произведший
в свою пользу отчуждение
на сумму
в несколько миллионов рублей, сделается впоследствии даже меценатом [Мецена́т — покровитель искусств.] и построит мраморный палаццо,
в котором сосредоточит все чудеса науки и искусства, то его все-таки нельзя назвать искусным общественным деятелем, а следует назвать только искусным мошенником.
Одет
в военного покроя сюртук, застегнутый
на все пуговицы, и держит
в правой руке сочиненный Бородавкиным"Устав о неуклонном сечении", но, по-видимому, не читает его, а как бы удивляется, что могут существовать
на свете
люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
После краткого отдыха, состоящего
в маршировке,
люди снова строятся и прежним порядком разводятся
на работы впредь до солнечного заката.
От зари до зари
люди неутомимо преследовали задачу разрушения собственных жилищ, а
на ночь укрывались
в устроенных
на выгоне бараках, куда было свезено и обывательское имущество.
— Ежели есть
на свете клеветники, тати, [Тать — вор.] злодеи и душегубцы (о чем и
в указах неотступно публикуется), — продолжал градоначальник, — то с чего же тебе, Ионке,
на ум взбрело, чтоб им не быть? и кто тебе такую власть дал, чтобы всех сих
людей от природных их званий отставить и зауряд с добродетельными
людьми в некоторое смеха достойное место, тобою «раем» продерзостно именуемое, включить?
Разговор этот происходил утром
в праздничный день, а
в полдень вывели Ионку
на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели
на него сарафан (так как
в числе последователей Козырева учения было много женщин), а
на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей.
В довершение всего квартальные приглашали торговых
людей плевать
на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
Так, например, при Негодяеве упоминается о некоем дворянском сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен
на цепь за то, что говорил хульные слова, а слова те
в том состояли, что"всем-де
людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя
на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.
Я, конечно, не хочу этим выразить, что мундир может действовать и распоряжаться независимо от содержащегося
в нем
человека, но, кажется, смело можно утверждать, что при блестящем мундире даже худосочные градоначальники — и те могут быть
на службе терпимы.
12.
На гуляньях и сборищах народных —
людей не давить; напротив того, сохранять
на лице благосклонную усмешку, дабы веселящиеся не пришли
в испуг.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Опасно, черт возьми! раскричится: государственный
человек. А разве
в виде приношенья со стороны дворянства
на какой-нибудь памятник?
Ляпкин-Тяпкин, судья,
человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой
на догадки, и потому каждому слову своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять
в лице своем значительную мину. Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что
в горести напрасно
на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
А вы — стоять
на крыльце, и ни с места! И никого не впускать
в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож
на такого
человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что
на сердце, то и
на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается
в голове; просто как будто или стоишь
на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.