Неточные совпадения
И пусть засвидетельствует этот голос, что, покуда человек не развяжется с представлением о саранче
и других расхитителях народного достояния, до
тех пор никакие Kraenchen
и Kesselbrunnen 5 «аридовых веков» ему не дадут.
Даже два старца (с претензией на государственность), ехавшие вместе с нами, —
и те не интересовались своим отечеством, но считали его лишь местом для получения присвоенных по штатам окладов. По-видимому, они ничего не ждали, ни на что не роптали,
и даже ничего не мыслили, но в государственном безмолвии сидели
друг против
друга, спесиво хлопая глазами на прочих пассажиров
и как бы говоря: мы на счет казны нагуливать животы едем!
Один говорит, что слишком мало свобод дают,
другой, что слишком много; один ропщет на
то, что власть бездействует,
другой — на
то, что власть чересчур достаточно действует; одни находят, что глупость нас одолела,
другие — что слишком мы умны стали; третьи, наконец, участвуют во всех пакостях
и, хохоча, приговаривают: ну где такое безобразие видано?!
— Ваше превосходительство! да вы бы на место съездили, осмотрелись бы, посоветовались бы, да
и тово… В старину говаривали: по нужде
и закону премена бывает, а нынче
то же изречение только в
другой редакции выразить — смотришь,
и выйдет: по нужде
и чернозёму премена бывает?!
И будет у вас вместо плеши густорастущий лес!
Правда, остаются еще мировые суды
и земства, около которых можно бы кой-как пощечиться, но, во-первых, ни
те, ни
другие не в силах приютить в своих недрах всех изувеченных жизнью, а, во-вторых, разве «благородному человеку» можно остаться довольным какими-нибудь полуторами-двумя тысячами рублей, которые предоставляет нищенское земство?
Как я уже сказал выше, мне пришлось поместиться в одном спальном отделении с бесшабашными советниками. Натурально, мы некоторое время дичились
друг друга. Старики вполголоса переговаривались между собой
и, тихо воркуя, сквернословили. Оба были недовольны, оба ссылались на графа Михаила Николаевича
и на графа Алексея Андреича, оба сетовали не
то на произвол власти, не
то на умаление ее — не поймешь, на что именно. Но что меня всего больше огорчило — оба искали спасения… в конституции!!
Только послал бог к ней по душу своего ангела, а ангел-то
и ошибись: вместо
того, чтоб взять душу у подлежащей Анны, взял ее у
другой.
Мальчик в штанах. Здесь, под Бромбергом, этого нет, но матушка моя, которая родом из-под Вюрцбурга, сказывала, что в тамошней стороне все дороги обсажены плодовыми деревьями.
И когда наш старый добрый император получил эти земли в награду за свою мудрость
и храбрость,
то его немецкое сердце очень радовалось, что отныне баденские, баварские
и другие каштаны будут съедаемы его дорогой
и лояльной Пруссией.
Мальчик в штанах (с участием).Не говорите этого,
друг мой! Иногда мы
и очень хорошо понимаем, что с нами поступают низко
и бесчеловечно, но бываем вынуждены безмолвно склонять голову под ударами судьбы. Наш школьный учитель говорит, что это — наследие прошлого. По моему мнению, тут один выход: чтоб начальники сами сделались настолько развитыми, чтоб устыдиться
и сказать
друг другу: отныне пусть постигнет кара закона
того из нас, кто опозорит себя употреблением скверных слов!
И тогда, конечно, будет лучше.
Так вот оно как. Мы, русские, с самого Петра I усердно"учим по-немецку"
и все никакого случая поймать не можем, а в Берлине уж
и теперь"случай"предвидят,
и, конечно, не для
того, чтоб читать порнографическую литературу г. Цитовича, учат солдат"по-русску". Разумеется, я не преминул сообщить об этом моим товарищам по скитаниям, которые нашли, что факт этот служит новым подтверждением только что формулированного решения: да, Берлин ни для чего
другого не нужен, кроме как для человекоубивства.
И так как ни
то, ни
другое, ни третье не заключает в себе ничего привлекательного,
то путник спешит в первую попавшуюся гостиницу, чтоб почиститься
и выспаться,
и затем нимало не медля едет дальше.
Ежели можно сказать вообще про Европу, что она, в главных чертах, повторяет зады (по крайней мере, в настоящую минуту, она воистину ничего
другого не делает)
и, во всяком случае, знает, что ожидает ее завтра (что было вчера,
то повторится
и завтра, с малым разве изменением в подробностях),
то к Берлину это замечание применимо в особенности.
Но ведь с
другой стороны, если б мы вздумали подражать немецким образцам,
то есть начали бы солидничать
и в молчании ждать своей участи,
то не вышло бы из этого
другой, еще горшей беды?
И как просто было б управлять людьми, если б, подобно немецким пактрегерам, все поняли, что священнейшая обязанность человеков в
том заключается, чтоб, не спотыкаясь
и не задевая
друг друга, носить тяжести, принадлежащие"знатным иностранцам"!
Может быть, зимой, когда сосчитаны барыши, эти последние
и сознают себя добрыми буржуа, но летом они, наравне с самым последним кельнером, продают душу наезжему человеку
и не имеют иного критериума для оценки вещей
и людей, кроме
того, сколько
то или
другое событие,
тот или
другой"гость"бросят им лишних пфеннигов в карман.
Наденет одно платье, встанет перед зеркалом, оглядит себя сперва спереди, потом сзади, что-то подправит, в одном место взбодрит, в
другом пригнетет, слизнет языком соринку, приставшую к губе, пошевелит бровями, возьмет маленькое зеркальце
и несколько раз кивнет перед ним головой
то вправо,
то влево, положит зеркальце, опять его возьмет
и опять слизнет с губ соринку…
Тогда как за границу вы уже, по преданию, являетесь с требованием чего-то грандиозного
и совсем-совсем нового (мне, за мои деньги, подавай!)
и, вместо
того, встречаете путь, усеянный кокотками, которые различаются
друг от
друга только
тем, что одни из них въезжают на горы в колясках, а
другие, завидуя
и впривскочку, взбираются пешком.
Что же касается до
того, какие представления"в случае чего"надлежит иметь относительно этой статуи-правды,
то роль путеводителей в этом разе предоставляется перехватам, бантам, цветам
и другим архитектурным украшениям.
Что было дальше — я не помню. Кажется, я хотел еще что-то спросить, но, к счастию, не спросил, а оглянулся кругом. Вижу: с одной стороны высится Мальберг, с
другой — Бедерлей, а я… стою в дыре
и рассуждаю с бесшабашными советниками об «увенчании здания», о
том, что людей нет, мыслей нет, а есть только устав о кантонистах, да
и тот еще надо в архиве отыскивать…
И так мне вдруг сделалось совестно, так совестно, что я круто оборвал разговор, воскликнув...
Мы в этом отношении поставлены несомненно выгоднее. Мы рождаемся с загадкой в сердцах
и потом всю жизнь лелеем ее на собственных боках. А кроме
того, мы отлично знаем, что никаких поступков не будет. Но на этом наши преимущества
и кончаются, ибо дальнейшие наши отношения к загадке заключаются совсем не в разъяснении ее, а только в известных приспособлениях. Или, говоря
другими словами, мы стараемся так приспособиться, чтоб жить без шкур, но как бы с оными.
Человек ничего
другого не видит перед собой, кроме"неотносящихся дел", а между
тем понятие о"неотносящихся делах"уже настолько выяснилось, что даже в субъекте наиболее недоумевающем пробуждается сознание всей жестокости
и бесчеловечности обязательного стояния с разинутым ртом перед глухой стеной.
Важность совсем не в
том, нужно или не нужно
то или
другое явление, а в
том, что, при известных условиях,
и ненужное становится неизбывным.
Но я не злопамятен, мой
друг!
и, разумеется, если когда-нибудь потребуют, чтоб я определил степень ее виновности,
то я отвечу: да, виновна, но в высшей степени заслуживает снисхождения.
Подхалимов. Значит, только напрасно изволили беспокоиться… А впрочем, я полагаю, что
и особенно тревожиться
тем, что вырвано больше добрых колосьев, чем плевел, нет причин. Ведь все равно, если б добрые колосья
и созрели — все-таки ваше сиятельство в
той или
другой форме скушали бы их!
Вероятно, если внимательнее поискать,
то в какой-нибудь щелке они
и найдутся, но, с
другой стороны, сколько есть людей, которые, за упразднением, мечутся в тоске, не зная, в какую щель обратиться с своей докукой?
Те два члена, которые на первых порах погорячились
и упорно остались один при арбузе,
другой — при свином хрящике, давно уж махнули на все рукой.
— В пререканиях власть почерпала не слабость, а силу-с; обыватели же надежды мерцание в них видели. Граф Михаил Николаевич — уж на что суров был! — но
и тот, будучи на одре смерти
и собрав сподвижников, говорил: отстаивайте пререкания,
друзья! ибо в них — наш пантеон!
Тем не менее покуда я жил в Интерлакене
и находился под живым впечатлением газетных восторгов,
то я ничего
другого не желал, кроме наслаждения быть отданным под суд. Но для
того, чтоб это было действительное наслаждение, а не перифраза исконного русского озорства, представлялось бы, по мнению моему, небесполезным обставить это дело некоторыми иллюзиями, которые прямо засвидетельствовали бы, что отныне воистину никаких препон к размножению быстрых разумом Невтонов полагаемо не будет. А именно...
17 Среди этой нравственной неурядицы, где позабыто было всякое чувство стыда
и боязни, где грабитель во всеуслышание именовал себя патриотом, человеку, сколько-нибудь брезгливому, ничего
другого не оставалось, как жаться к стороне
и направлять все усилия к
тому, чтоб заглушить в себе даже робкие порывы самосознательности.
Ведь если вы голодны,
то я могу
и другую порцию приказать подать… —
то, к удивлению моему, он отвечал следующее...
В области материальных интересов, как, например: пошлин, налогов, проведения новых железных дорог
и т. п., эти люди еще могут почувствовать себя затронутыми за живое
и даже испустить вопль сердечной боли; но в области идей они, очевидно, только отбывают повинность в пользу
того или
другого политического знамени, под сень которого их поставила или судьба, или личный расчет.
Разумеется, до моего мнения никому во Франции нет дела; но ежели бы, паче чаяния, меня спросили,
то я сказал бы следующее. С одной стороны, простота заключает в себе очень серьезную угрозу, но, с
другой стороны, она же может представлять
и известные гарантии. А за всем
тем не представлялось бы для казны ущерба, если б
и совсем ее не было.
А между
тем где в
другом месте так сладко пилось
и елось, как в московском трактире?
В этой области каждый день приносит новую обнаженность,
и ежели, например, сегодня нет ничего неясного под мышками,
то завтра, наверное, такая же ясность постигнет какую-нибудь
другую разжигающую часть женского бюста.
Кто, кроме соотечественника, поймет
те образные уподобления,
те внезапные переходы
и умозаключения, которые могут быть объяснены только интимным миросозерцанием, свойственным
той или
другой национальности?
И в
других странах существуют чины, подобные урядникам, однако никто об них не думает, а у нас, поди, какой переполох они произвели?! как же не изложить всенародно, в шутливом русском тоне,
ту массу пустяков, которую вызвала эта паника в сердцах наших?!
Болит не потому, чтоб ежовые рукавицы оставили в его уме неизгладимо благодарные воспоминания, а потому что вслед за вопросом о
том, куда девались эти рукавицы, в его уме возникает
и другой вопрос: да полно, нужны ли они?
— Да? Ну,
и прекрасно… Действительно, я… ну, допустим! Согласитесь, однако ж, что можно было придумать
и другое что-нибудь… Ну, пригрозить, обругать, что ли… А
то: Пинега!! Да еще с прибаутками: морошку собирать, тюленей ловить… а?
И это ад-ми-ни-стра-торы!! Да ежели вам интересно, так я уж лучше все по порядку расскажу!
Брали под руки дам
и по порядку обходили рестораны. В одном завтракали, в
другом просто ели, в третьем спрашивали для себя пива, а дамам"граниту". Когда ели,
то Захар Иваныч неизменно спрашивал у Старосмыслова: а как это кушанье по-латыни называется? —
и Федор Сергеич всегда отвечал безошибочно.
Но
и в
том и в
другом случае несомненно, что она заплачет оттого, что на сердце кошки скребут.
За столом тайные советники поместились по обе стороны Зои Филипьевны, причем когда кушанья начинали подавать с одного тайного советника,
то другой завидовал
и волновался при мысли, что, пока дойдет до него черед, лучшие куски будут уже разобраны.
Но не забудем, что ежели, с одной стороны, отечество простирает над нами благодоющую руку свою,
то, с
другой стороны, оно делает это не беспошлинно, но под условием, чтоб мы повиновались начальству
и любили оное.
И ежели я сейчас сказал, что отечество производит одних из нас в тайные советники, а
другим обещает в перспективе звание коммерции советников,
то сказал это в переносном смысле, имея в виду, что отечество все эти операции производит не само собой (что было бы превышением власти), но при посредстве естественного своего органа,
то есть начальства.
Так что если, с одной стороны, мы не имеем права не принимать в соображение смягчающих обстоятельств,
то, с
другой стороны, обязываемся не упускать из вида
и того, что провидение, усеивая наш жизненный путь спасительными искушениями, в
то же время приходит к нам на выручку с двумя прекраснейшими своими дарами.
Или, говоря
другими словами, покуда пустяки
и праздное мелькание вновь не займут
той первенствующей роли, которая, по преданию, им принадлежит.
В среде, где нет ни подлинного дела, ни подлинной уверенности в завтрашнем дне, пустяки играют громадную роль. 1 Это единственный ресурс, к которому прибегает человек, чтоб не задохнуться окончательно,
и в
то же время это легчайшая форма жизни, так как все проявления ее заключаются в непрерывном маятном движении от одного предмета к
другому, без плана, без очереди, по мере
того как они сами собой выплывают из бездны случайностей!
Причина
тому простая: в человеческом сердце не одни дела до благоустройства
и благочиния относящиеся, написаны, но есть кое-что
и другое.
И вот когда начинают добираться до этого"
другого",
то, по мнению моему, это уже представляется равносильным вторжению в район чужого ведомства.
Но, с
другой стороны, как размыслишь, да к
тому же еще
и с околоточным переговоришь,
то представляется
и такое соображение: иголки имеют свойство впиваться, причинять общее беспокойство
и т. д. — неужто же так-таки
и оставить их без разыскания?
Однако бегать не привелось, ибо как ни ходко плыли навстречу молодые воспоминания, а все-таки пришлось убедиться, что
и ноги не
те,
и кровь в жилах не
та. Да
и вопросы, которые принесли эти воспоминания… уж, право, не знаю, как
и назвать их. Одни, более снисходительные, называют их несвоевременными,
другие, несомненно злобные, — прямо вредными. Что же касается лично до меня… А впрочем, судите сами.