Неточные совпадения
С чего-то мы вообразили себе (должно быть, Печорские леса слишком часто нам во сне снятся) 18, что как только перевалишь
за Вержболово,
так тотчас же представится глазам голое пространство, лишенное всякой лесной растительности.
Вот под Москвой,
так точно что нет лесов, и та цена, которую здесь, в виду Куришгафа, платят
за дрова (до 28 марок
за клафтер, около l 1/2 саж. нашего швырка), была бы для Москвы истинной благодатью, а для берегов Лопани, пожалуй, даже баснословием.
Я очень хорошо понимаю, что среди этих отлично возделанных полей речь идет совсем не о распределении богатств, а исключительно о накоплении их; что эти поля, луга и выбеленные жилища принадлежат
таким же толстосумам-буржуа, каким в городах принадлежат дома и лавки, и что
за каждым из этих толстосумов стоят десятки кнехтов 19, в пользу которых выпадает очень ограниченная часть этого красивого довольства.
По казенной надобности они воспламеняются и свирепеют с изумительной легкостью, но в домашнем быту, и в особенности на водах
за границей, они
такие же люди, как и прочие.
Не успел я опомниться, как он уж держал мою руку в своих и крепко ее жал. И очень возможно, что
так бы и привел он меня
за эту руку в места не столь отдаленные, если б из-за угла не налетел на нас другой соотечественник и не закричал на меня...
Так точно, думается мне, и в настоящем случае: часто мы себе человека нераскаянным представляем, а он между тем
за раскаяние давно уж в титулярные советники произведен.
Где власть? где, спрашиваю вас, власть? Намеднись прихожу
за справкой в департамент Расхищений и Раздач 34 — был уж второй час — спрашиваю: начальник отделения такой-то здесь? — Они, говорят, в три часа приходят. — А столоначальник здесь? — И они, говорят, раньше как через час не придут. — Кто же, спрашиваю, у вас дела-то делает? —
Так, поверите ли, даже сторожа смеются!
— И на этот счет могу вашим превосходительствам доложить, — ответил я, — личная обеспеченность — это
такое дело, что ежели я сижу смирно, то и личность моя обеспечена, а ежели я начну фыркать да фордыбачить, то, разумеется, никто
за это меня не похвалит. Сейчас
за ушко да на солнышко — не прогневайся!
Мальчик в штанах. Постреленок? что это
за слово
такое?
Мальчик в штанах (испуганно).Позвольте, однако ж, русский мальчик! Допустим, что я говорю скучно, но неужели это
такое преступление, чтоб
за него справедливо было лишить человека жизни?
Мальчик без штанов. Верно говорю, я даже пример сейчас приведу. Слыхал я, правда ли, нет ли, что ты
такую сигнацию выдумал, что куда хошь ее неси — сейчас тебе
за нее настоящие деньги дадут…
так, что ли?
Мальчик без штанов.
Так то задаром, а не
за грош. Задаром-то я отдал — стало быть, и опять могу назад взять… Ах, колбаса, колбаса!
Помилуйте! что это
за манера
такая — не говоря худого слова, крути руки к лопаткам! ведь это наконец подло!
За всем тем, отнюдь не желая защищать превратные толкования, я все-таки думаю, что первая и наиболее обязательная добродетель для тех, которые, подобно урядникам, дают тон внутренней политике, есть терпение.
Положим, что его душа, точно
так же как и немцева, не принадлежит ему в собственность, но он не продал ее
за грош, а отдал даром.
И бегут осчастливленные докторским разрешением"знатные иностранцы"обменивать вещества. Сначала обменивают около курзала, надеясь обмануть время и принюхиваясь к запаху жженого цикория, который
так и валит из всех кухонь. Но потом, видя, что время все-таки продолжает идти черепашьим шагом (требуется, по малой мере, час на обмен веществ), уходит в подгородние ресторанчики,
за полчаса или
за сорок минут ходьбы от кургауза.
И вдали, в дверях кургауза, следит
за старушкой обер-кельнер, завитой белокурый детина, с перстнем, украшенным крупной бирюзою, на указательном пальце, и на вопрос, что может стоить
такой камень, самодовольно отвечает: das hat mir eine hochwohlgeborene russische Dame geschenkt.
Он допускал, в пользу ее, отступления от правил табльдота; он предоставлял ей лучшее место
за столом, придвигал и отодвигал ее стул, собственноручно накладывал ей на тарелку лакомый кусок, наливал в стакан вино и после обеда, надевая ей на плечи мантилью, говорил: so!. [
так!]
Это платье, по-видимому, уж совсем хорошо, но вот тут… нужно, чтоб было двеноги, а где они, «две ноги»?"
За что же, однако, меня в институте учитель прозвал tete de linotte! [ветреницей] совсем уж я не
такая…"И опять бонапартист перед глазами, но уж не тот, не прежний.
От обедов a la carte в курзале перешли к табльдоту в кургаузе, перестали говорить о шампанском и обратились к местному кислому вину, приговаривая: вот
так винцо! бросили погоню
за молодыми бесшабашными советниками и начали заигрывать с коллежскими и надворными советниками. По вечерам посещали друг друга в конурах, причем Дыба читал вслух"Ключ к таинствам природы"Эккартсгаузена и рассказывал анекдоты из жизни графа Михаила Николаевича, сопровождая эти рассказы приличным экспекторированием.
Ах, право, не до превратных идей в
такое время, когда русские идеи, шаг
за шагом, без отдыха,
так и колотят в загорбок!
Дома мне все-таки казалось — разумеется, это был обман чувств, не больше, — что я что-нибудь могу, наблюсти, закричать караул, ухватить похитителя
за руку; а тут даже эта эфемерная надежда исчезла.
Граф. Не вполне
так, но в значительной мере — да. Бывают, конечно, примеры, когда даже экзекуция оказывается недостаточною; но в большинстве случаев — я твердо в этом убежден — довольно одного хорошо выполненного окрика, и дело в шляпе. Вот почему, когда я был при делах, то всегда повторял господам исправникам: от вас зависит — все,вам дано — все,и потому вы должны будете ответить —
за все!
Тем не менее для меня не лишено, важности то обстоятельство, что в течение почти тридцатипятилетней литературной деятельности я ни разу не сидел в кутузке. Говорят, будто в древности
такие случаи бывали, но в позднейшие времена было многое, даже, можно сказать, все было, а кутузки не было. Как хотите, а нельзя не быть
за это признательным. Но не придется ли познакомиться с кутузкой теперь, когда литературу ожидает покровительство судов? — вот в чем вопрос.
Я боюсь кутузки по двум причинам. Во-первых, там должно быть сыро, неприятно, темно и тесно; во-вторых — кутузка, несомненно, должна воспитывать целую кучу клопов. Право, я положительно не знаю
такого тяжкого литературного преступления,
за которое совершивший его мог бы быть отданным в жертву сырости и клопам. Представьте себе: дряхлого и больного литератора ведут в кутузку… ужели найдется каменное сердце, которое не обольется кровью при этом зрелище?
До тех пор это"свое"пряталось
за целою сетью всевозможных формальностей, которые преднамеренно были комбинированы с
таким расчетом, чтоб спрятать заправскую действительность.
Это открытие
так поразило ЛабулИ, что он даже схватился
за бока от восторга.
Будь палата несколько более нервная, проникнись она сильнее человеческими идеалами, Шамбор, наверное, поступил бы с нею по всей строгости законов. Но
так как большинство ее составляли индейские петухи, которые не знали удержу только в смысле уступок, то сам выморочный Бурбон вынужден был сказать себе:
за что же я буду расстреливать сих невинных пернатых?
Но ведь рабочий люд живет скученно, тесня друг друга и следуя друг
за другом,
так сказать, по пятам.
—
Так за чем же дело стало? — радостно воскликнул ТвэрдоонтС, протягивая руки.
По крайней мере, никто нынче об ней не вспоминает, хотя
за ней числятся
такие создания, как «Орас» и «Лукреция Флориани», в которых подавляющий реализм идет об руку с самою горячею и страстною идейностью.
Однако ж и он не сразу удовлетворил буржуа (казался слишком трудным),
так что романы его долгое время пользовались гораздо большею известностью
за границей (особенно в России), нежели во Франции."Ассомуар"[«Западня»] был первым произведением, обратившим на Зола серьезное внимание его соотечественников, да и то едва ли не потому, что в нем на первом плане фигурируют представители тех «новых общественных наслоений»59, о близком нашествии которых, почти в то же самое время, несколько рискованно возвещал сфинкс Гамбетта (Наполеон III любил, чтоб его называли сфинксом; Гамбетта — тоже) в одной из своих речей.
Такова вторая стадия современного французского реализма; третью представляют произведения порнографии. Разумеется, я не буду распространяться здесь об этой литературной профессии; скажу только, что хотя она довольно рьяно преследуется республиканским правительством и хотя буржуа хвалит его
за эту строгость, но потихоньку все-таки упивается порнографией до пресыщения. Особливо ежели с картинками.
Первый наплел бы их чересчур однообразными и не встретил бы в них ни аттической соли, ни элемента возрождения; второй говорит прямо: ведь все равно развязка будет в cabinet particulier,
так из-за чего же ты всю эту музыку завела?
Западный человек сознаёт
за собой и личное и общественное дело,
так что у него совсем нет времени для собеседовательного празднословия.
Да и нельзя не снизойти,
так как, в противном случае, всех бы нас на каторгу пришлось сослать, и тогда некому было бы объявлять предписания, некого было бы,
за невыполнение тех предписаний, усмирять.
Вот почему с
такою чуткостью русские следят
за всяким словом, сказанным по-русски на улицах и в публичных местах.
— Действительно… Говорят, правда, будто бы и еще хуже бывает, но в своем роде и Пинега… Знаете ли что? вот мы теперь в Париже благодушествуем, а как вспомню я об этих Пинегах да Колах —
так меня и начнет всего колотить! Помилуйте! как тут на Венеру Милосскую смотреть, когда перед глазами мечется Верхоянск… понимаете… Верхоянск?! А впрочем, что ж я! Говорю, а главного-то и не знаю:
за что ж это вас?
— Да-с,
так вот сидим мы однажды с деточками в классе и переводим:"время, нами переживаемое"… И вдруг — инспектор-с. Посидел, послушал. А я вот этой случайности-то и не предвидел-с. Только прихожу после урока домой, сел обедать — смотрю: пакет! Пожалуйте! Являюсь."Вы в Пинеге бывали?" — Не бывал-с. — "
Так вот познакомьтесь". Я было туда-сюда:
за что? — "
Так вы не знаете? Это мне нравится! Он… не знает! Стыдитесь, сударь! не увеличивайте вашей вины нераскаянностью!"
И
за что только
такая на них напасть!
И это насиженное воспроизводится с
такою легкостью, что само собою, помимо всякого содействия со стороны воображения, перемещается следом
за человеком, куда бы ни кинула его судьба.
В Париже отличная груша дюшес стоит десять су, а в Красном Холму ее ни
за какие деньги не укупишь. В Париже бутылка прекраснейшего ПонтИ-КанИ стоит шесть франков, а в Красном Холму
за Зызыкинскую отраву надо заплатить три рубля. И
так далее, без конца. И все это не только не выходит из пределов Краснохолмских идеалов, но и вполне подтверждает оные. Даже театры найдутся
такие, которые по горло уконтентуют самого требовательного Краснохолмского обывателя.
Когда воображение потухло и мысль заскербла, когда новое не искушает и нет мерила для сравнений — какие же могут быть препятствия, чтоб чувствовать себя везде, где угодно, матерым Краснохолмским обывателем. Одного только недостает (этого и
за деньги не добудешь): становой квартиры из окна не видать —
так это, по нынешнему времени, даже лучше. До этого-то и краснохолмцы уж додумались, что становые только свет застят.
После обеда иногда мы отправлялись в театр или в кафе-шантан, но
так как Старосмысловы и тут стесняли нас, то чаще всего мы возвращались домой, собирались у Блохиных и начинали играть песни. Захар Иваныч затягивал:"Солнце на закате", Зоя Филипьевна подхватывала:"Время на утрате", а хор подавал:"Пошли девки
за забор"… В Париже, в виду Мадлены 13, в теплую сентябрьскую ночь, при отворенных окнах, — это производило удивительный эффект!
— Все короли да все Людовики… И что
за причина
такая? — с своей стороны затужила было Матрена Ивановна, но Захар Иваныч не дал ей продолжать.
И ведь отлично он знал, что
за это у нас не похвалят. С пеленок заставляли его лепетать:"сила солому ломит" — раз;"плетью обуха не перешибешь" — два;"уши выше лба не растут" — три; и все-таки полез! И географии-то когда учили, то приговаривали: Кола, Пинега, Мезень; Мезень, Мезень, Мезень!.. Нет-таки, позабыл и это! А теперь удивляется… чему?
Ясно, что он Капочке поправиться хотел, думал, что
за"периоды"она еще больше любить станет. А того не сообразил, милый человек, что бывают
такие строгие времена, когда ни любить нельзя, ни любимым быть не полагается, а надо встать, уставившись лбом, и закоченеть.
Не
так грубо, как взялся
за это Захар Иваныч, а как-нибудь стороной, чтоб ему в самый раз было, да и Капитолину Егоровну не очень бы огорчило.
Повторяю: при
таких условиях одиночество лишает человека последнего ресурса, который дает ему возможность заявлять о своей живучести. Потребность усчитать самого себя, которая при этом является, приводит
за собой не работу мысли в прямом значении этого слова, а лишь безнадежное вращение в пустоте, вращение, сопровождаемое всякого рода трусостями, отступничествами, малодушиями.
Тоска настигла меня немедленно, как только Блохины и Старосмысловы оставили Париж. Воротившись с проводин, я ощутил
такое глубокое одиночество,
такую неслыханную наготу, что чуть было сейчас же не послал в русский ресторан
за бесшабашными советниками. Однако на этот раз воздержался. Во-первых, вспомнил, что я уж больше трех недель по Парижу толкаюсь, а ничего еще порядком не видал; во-вторых, меня вдруг озарила самонадеянная мысль: а что, ежели я и независимо от бесшабашных советников сумею просуществовать?